Было видно, что все готовились к празднованию Рождества. Служанки и женщины из простонародья возвращались с рынка с полными корзинами или стояли в очереди в лавку. Предчувствие праздника витало в воздухе, как легкая мелодия, как искорки веселья, от которых становится тепло на сердце. Но Гортензия чувствовала себя чужой в этой радостной толпе. Она думала о Фелисии, но еще и о своем сынишке и о Жане. Не случись этого несчастья, она провела бы с ними чудесный праздник Рождества, сидя у камина в комнате, украшенной пучками остролиста. Ей вспомнились и ночная праздничная месса, и ломящийся от угощений стол, за которым собирались все обитатели Комбера...
Увы, ничего этого она теперь не увидит. Однако для Фелисии все обстояло еще хуже.
Когда фиакр остановился у небольшого особняка на улице Бабилон, где Фелисия когда-то принимала ее с таким теплом и радушием, Гортензии показалось, будто она вернулась домой. Но этот почти родной дом теперь потерял свою душу. Это было видно по закрывавшим почти все окна ставням, по плотно затворенной калитке, да и вся атмосфера вокруг дома была какой-то неуловимо чужой, что свойственно покинутым жилищам.
Однако в особняке все еще жили люди, в чем молодая женщина убедилась, когда перед ней распахнулись ворота, после того как она назвала свое имя. Раздался радостный крик, заскрипели засовы, и громкий голос Тимура позвал:
- Ливия, Гаэтано! Сюда! Скорее! Это ля контесса Гортензия!
Как только дверь растворилась, Гортензия оказалась в объятиях Ливии, которая, забыв о том, что она горничная, расцеловала ее в обе щеки с чисто итальянской пылкостью. Кучер Гаэтано ограничился низким до земли поклоном, зато Тимур, гигант турок, верный телохранитель Фелисии, подхватил ее и приподнял, как бы убеждаясь, что это действительно "ля контесса". Затем, громогласно расс
Бесплатный ознакомительный фрагмент закончился, если хотите читать дальше, купите полную версию
|