Я встал из-за стола, и мне кажется, я заметил недоуменное выражение его глаз, когда он мельком оглядел меня – похудевшего, седого, с запавшими глазами. Мне стало больно, когда я увидел жалость в его глазах.

Он сам почти не изменился; лишь на висках волосы слегка поседели. Все остальное было знакомым: на довольно высокий лоб падала прядь темных волос, яркий румянец заливал его щеки. Элиот был красив шести футов росту. Ему было под сорок, но веснушки на носу делали его похожим на мальчишку.

Мы пожали друг другу руки, улыбнулись. Он перебросил свое пальто через руку, а в руке держал шляпу Его серый костюм с жилеткой и темным галстуком был отлично сшит и придавал ему внушительный вид. Я взял пальто и повесил его на вешалку около двери.

– Ты хорошо выглядишь, Нат.

– Да ты лжец, Элиот.

– Ты хорошо выглядишь, с моей точки зрения. Ты – сумасшедший сукин сын! Что мог делать взрослый человек на войне среди юнцов?

«Сукин сын» – это как раз в духе Элиота.

– Я больше не на войне, – сказал я, усаживаясь за свой стол и указывая ему на пару стульев, которые поставил напротив стола. – Что ты делаешь в Чикаго? Кто следит за твоим хозяйством?

– Если ты говоришь о Кливленде, – сказал он, положив ногу на ногу, – то я ушел в отставку.

Меня это шокировало. Должность директора службы общественной безопасности – которая включала в себя и полицию, и пожарное дело – замечательно подходила Элиоту. У него была слава, хорошее жалованье и вообще полный достаток. Я был уверен, что он, этот старый бородатый трудяга, умрет на этой работе.

– Впервые об этом слышу, – сказал я.

– Это случилось, когда тебя не было.

– Я знаю, что у тебя была эта неприятность... В марте сорок второго года Элиот попал в автокатастрофу. И его моментально и несправедливо обвинили в том, что он удрал с места аварии. А ведь он был известен как блюститель порядка, который жестко обращается с нарушителями правил дорожного движения. Элиоту тогда досталось от общественности.

– После этого случая пресса не оставляла меня в покое, – сказал он безразличным тоном. Но по выражению его лица было видно, что былая обида еще не прошла.

– Черт с ними! Ты был пай-мальчиком годы! Ты же не был виноват, правда? Чертовы газеты! Почему эти сволочи не могли просто устроить тебе встряску?

Элиот пожал плечами.

– Наверное, потому что мы с Эви пили. Мы были пьяными, Нат, клянусь, но мы выпили. А ты знаешь, у меня репутация сторонника запрещения спиртных напитков. Поэтому получилось, что я просто лицемер.

– А как вы с Эви поживаете?

Эви была его второй женой.

– Не очень-то хорошо, – признался Элиот. – Ссоримся временами. Я много путешествую.

Мне было жаль, и я сказал ему об этом. Он вновь пожал плечами.

Потом я поинтересовался:

– А что ты делаешь сейчас? Уж раз ты собираешься задавать мне вопросы по поручению Большого жюри, ты, надо думать, вернулся в лоно блюстителей порядка. Так что же это? Финансы, юстиция, или что?

– Ничего особенного, – ответил он с досадной усмешкой.

– Продолжай. Выкладывай.

– Вообще-то, – сказал Элиот, выпрямившись и стараясь выглядеть внушительно, – это хорошая и очень важная работа. Я работаю в Агентстве Федеральной безопасности. А точнее, в отделении охраны здоровья и благосостояния.

– Что это означит?

– Это значит, – сказал он, пожимая плечами, – что я – главный администратор социальной защиты.