Они извивались, мешали остальным растениям, которые, защищаясь, отпускали листья с краями, острыми как бритва. Кое-где перед тентами к бамбуковым палкам были привязаны сетки, чтобы в них или под них можно было класть вещи, а сверху вешать каски. Это и было жилище Первой дивизии, хотя я сомневался, что, уехав отсюда, они бы чувствовали тоску по дому.
– Вы когда-нибудь видели бой? – спросил один парень у Барни и меня. Он сидел перед своим тентом на самодельном бамбуковом стуле. У него были светло-голубые глаза, которые казались просто неуместными на его потемневшем от загара, покрытом грязью лице. Глаза были живыми, хотя, возможно, причиной их блеска была лихорадка. А вообще самое живое, что у него было, – это тлеющий огонек его сигареты «Честерфильд».
Мы покачали головами на его вопрос об участии в боях. Барни добавил:
– Нат был копом.
Та же самая кривая, усталая усмешка, что и у всех Первых, мелькнула на его лице.
– Вам не придется выписывать обратных билетов, отцы.
Защищаясь, Барни указал на меня большим пальцем.
– Он был детективом. И много раз принимал участие в перестрелках.
Я, смущаясь, пихнул его.
– Пожалуйста...
Барни возмущенно посмотрел на меня.
– Но это же правда!
– Конечно, любой опыт – лучше, чем ничего, – успокоил нас пехотинец.
– Мы только что из Самоа – там нас тренировали в джунглях, – сказал Барни. – Они рассказывали нам, что по ночам узкоглазые крадутся сквозь заросли, как привидения, а затем внезапно бросаются на тебя и сворачивают тебе шею, или перерезают горло, или отрезают твой... Это правда?
– Трепачи гребаные, – сказал парень. Он вновь усмехнулся, не выпуская сигареты изо рта. – Хотите некоторые советы?
– Конечно, – ответили мы с Барни. Он махнул рукой на землю, а может, на кусты и деревья.
– Не споткнитесь о проволоку. Эти маленькие сволочи намотали ее в джунглях столько, что можно было бы связать половину взвода.
Мне это показалось безнадежным.
– Как же вы различаете проволоку среди всех этих растений?
– Или ты ее, или она тебя. И никогда не проходите мимо так называемых трупов, не прошив очередью этих мелких тварей. Они любят прикидываться дохлыми, а когда ты поравняешься с ними, набрасываются на тебя.
– Спасибо, – сказал я. – Что-нибудь еще?
– Теперь – самое главное. Если они поймают кого-нибудь из вас, распрощайтесь с этим человеком. Они привяжут его к дереву и будут пытать. Они мастера в этом деле. Вы услышите крики, а возможно, он будет умолять вас спасти его. Именно этого они и добиваются. Им как раз нужно, чтобы все сбежались гуда, потому что они вас там поджидают. И никто из вас не выживет. Ни один.
Он продолжал сидеть, покуривая свою сигарету.
– Мы ценим твои советы, – сказал Барни через некоторое время.
– Вы сегодня ели рис? – спросил нас солдат.
– Ну да, – ответили мы. Его передернуло.
– Я по горло полон этой гадостью. Знаете, что для меня значит эта долбаная победа? Никогда в жизни больше не есть риса.
Потом он с тоской добавил:
– Но я бы с радостью пожрал японской приманки для селедки. Твердой и сладкой – как та дамочка, что укокошила моего дядюшку Луи. – Приманка была единственной радостью для пехотинцев. – Но вам, ребята, не стоит беспокоиться. Вы уже доедаете рис.
– Как так? – спросили мы.
Он скорчил гримасу, посасывая сигарету.
– Первая была отрезана с тех пор, как мы оказались здесь. |