– Это чересчур сильно сказано. Но мне очень жаль, что этот старый негодник умер.

Посмотрев на нее в следующий раз, я увидел, что она плачет. Железная леди плакала.

Я обнял ее за плечи, и она плакала у меня на груди

Когда я подвел ее к двери, мальчик как раз возвращался домой.

Но в субботу утром бледный, трясущийся Барни Росс, для разнообразия одетый в гражданское – коричневый пиджак, серые брюки и небрежно повязанный галстук, видневшиеся из-под помятого серого плаща, – около одиннадцати часов явился ко мне в контору. Войдя, он хлопнул дверью.

Я стоял возле стола Глэдис и передавал ей мои заметки, касающиеся одного отчета по страхованию.

– Нам надо поговорить, – сказал Барни. Он весь взмок. Хоть уже и чувствовалось начало весны, но никто еще не начал потеть от жары. Кроме Барни.

Похоже, Глэдис оторопела при виде такого раскисшего, сердитого Барни Росса – она никогда не видела его таким. И ей потребовалось некоторое время, чтобы принять свой обычный неприступный вид.

– Оставьте этот отчет, – велел я ей. – Вы свободны и можете идти домой. – По субботам мы работали лишь до полудня.

– Конечно, мистер Геллер, – произнесла она, поднимаясь и собирая свои вещи. – До понедельника. – И еще раз удивленно взглянув на нас, она пошла к двери.

– Заходи в мой кабинет, – жестом приглашая его, сказал я и улыбнулся.

Его рука, плетью висевшая сбоку, дрожала. Другой рукой он опирался на деревянную трость, которая ходуном ходила под его трясущейся рукой – как кокосовая пальма в штормовую погоду.

– Это твоих рук дело, Нат?

– Заходи в мой кабинет. Садись. Отдохни.

Он быстро-быстро, насколько позволяла его трость, прошел мимо меня и сел. Я подошел к письменному столу. Барни тер ладони о свои ноги. Он не смотрел на меня.

– Это ты мне подстроил, Нат?

– О чем ты, Барни?

Теперь он постарался взглянуть на меня, но ему это было непросто: он не мог сосредоточить своего взгляда на чем-то определенном.

– Мне ничего не продают. Мне нужно мое лекарство, Нат.

– Ты хочешь сказать, тебе нужна доза?

– От головной боли и от болей в ушах. У меня бывают рецидивы малярии. Черт, если уж ты не понимаешь, в чем дело, то кто еще поймет меня!

– Сходи к врачу.

– Я... я первые три недели все время ходил по врачам, Нат. И они делали мне инъекцию, но лишь одну каждый врач. Мне пришлось идти к уличным торговцам.

– И вдруг ты обнаружил, что этот источник внезапно иссяк.

– Это твоих рук дело, не так ли? Зачем ты это сделал?

– Почему ты считаешь, что это я? Его вспотевшее лицо исказилось.

– Ты же накоротке с ребятами из Компании. Ты запросто ходил к самому Нитти. И поэтому тебе ничего не стоило сделать так, чтобы мой источник в этом городе высох.

Приятель, ты что, газет не читал? Нитти умер.

– Плевать. Это твоих рук дело. Почему? Ты разве не друг мне?

– Я так не считаю. Я не имею дела с отбросами.

Барни прикрыл лицо рукой: его ужасно трясло. – Ты не можешь меня остановить. Завтра я вновь отправляюсь в путь. Я буду ездить по военным заводам. Да я в любом городе найду то, что мне нужно. Мне всего лишь придется каждый раз обращаться к новому врачу, и я получу от него все, что хочу. Они же знают, кто я такой; они будут доверять мне. Они знают, что я путешествую по поручению морского ведомства... им и в голову не придет, что мне нужно что-то, кроме инъекции морфия против приступа малярии.

– Конечно, – сказал я.