– А-а-а, – протянул Барни. – Не удивительно, что тебе понравился парнишка. Ты просто себя видишь в этом сукином сыне.

– Знаешь что, – ответил я, – я замечаю прекрасные черты во многих сукиных сыновьях. Больше того, меня знают как приятеля одного бывшего спортсмена.

Выражение лица Барни внезапно стало задумчивым.

– Как бы этого парня не забрали в армию.

Я покачал головой.

– Этого никогда не будет.

Мы уже подошли к моему офису.

– А я думаю, что это должно случиться, Нат. Да ты знаешь, и мы могли бы попасть туда.

– Я гарантирую тебе, что уж этого-то никогда не случится.

– Я пойду, попросят меня, или нет.

– Не будь дураком, – возразил я.

– Ты что, не знаешь, что идет война?

– В Европе. Они уже втягивали нас в свои сражения, но больше им этого не удастся.

– Ты и правда в это веришь?

– Конечно.

– Но, Нат, ты же еврей.

Я не еврей. Это не означает, что я не сочувствую тому, что происходит с евреями в Германии. Мне не нравится идея захвата собственности военными где бы то ни было. Но я не считаю, что это имеет отношение ко мне.

– Ты еврей, Нат.

– Мой отец был евреем, мать ирландской католичкой, а я – я просто еще один болван из Чикаго, Барни.

– Может и так. Но с точки зрения мистера Гитлера ты просто лишь еще один еврей.

Конечно, он не сказал ничего сногсшибательного, но Барни сделал свое дело. Это было не в первый раз и, конечно, не в последний.

Поэтому даже не попытавшись как-нибудь отшутиться, я отослал Барни, а сам отправился работать. Я сделал несколько звонков по поводу страховки, прежде чем заметил, что утро уже кончилось.

В это время Глэдис сунула свою хорошенькую безразличную мордашку в дверь и сказала:

– Пришли ваши клиенты, которым вы назначили на одиннадцать.

Я совсем забыл.

Это, принимая во внимание значимость клиента – потенциального клиента, – поскольку мы не говорили с ним, а лишь договорились о встрече по телефону, было большой глупостью с моей стороны.

– Попросите мистера О'Хару войти, – сказал я, поправляя галстук и принимая надлежащий вид.

Но первым вошел не мистер О'Хара. Это была потрясающая женщина. Довольно высокая, смуглая, она вплыла в комнату, как будто была героиней арабских сказок (или сицилийских кошмаров?). Она выглядела по-королевски в своем щегольском пальто из верблюжьей шерсти с подплечниками. Под пальто виднелся костюм мужского покроя в тонкую полоску. Но под костюмом, как мог углядеть любой детектив, было отнюдь не мужское тело: лацканы моего костюма не приподнимались так в одном месте. На голове у нее была надета маленькая серая шляпка поверх блестящих черных волос, затянутых в узел. На плече на длинном шнурке висела маленькая сумочка-кошелек: в такую не засунешь смену белья. Женщина взглянула на фотографии актрис, и мне показалось, что она была довольно удивлена. Потом она улыбнулась и кивнула мне. Мимолетная улыбка была не теплой, но чувственной. У нее были широкий рот, губы, накрашенные темно-красной помадой, римский нос, темные-темные глаза и насмешливо приподнятые брови.

О'Хара, ростом ниже ее, семенил сзади. Он помог ей снять пальто, а она держала себя с таким видом, будто была королевой, а он – ее слугой.

Это было смешно, принимая во внимание, кем он был на самом деле, потому что Эдвард Дж. О'Хара – маленький, но внушительный человек в аккуратном костюме в тонкую полоску, с бриллиантовой булавкой, пристегнутой к красному галстуку в черную крапинку, держащий черное пальто перекинутым через руку и черную шляпу в другой руке, – был большим человеком в этом городе, миллионером со связями в городских властях и преступном мире.