«Не удастся этому проклятому обществу погубить нас с тобой», — сказал ее взгляд в тот вечер. Но уже одно то, что она об этом подумала…

Нет, конечно, он знает — не приходят ей в голову этакие страшные мысли, свойственные только людям с неуравновешенным характером и психикой. Но что же все-таки означал ее взгляд?

И снова эта, прежде запретная, мысль бередит его, не дает покоя ни днем ни ночью. Почему бы и нет? Матери нет в живых, «скандал» никогда уже не потрясет ее; Петр Иванович в Москве, с верной, говорят, очень преданной подругой…

Мысль становится все четче и законченней, все меньше находит он препятствий к ее воплощению. И, наконец, решается выговорить: развод…

Развод. Он боялся заговорить об этом, боялся вспышки с ее стороны, боялся нанести обиду. Но неожиданно она встретила это спокойно, похоже было, что и она уже не раз подумывала о том же, но так же, как и он, не решалась высказать. Уговаривать ее, во всяком случае, не пришлось. Был только один короткий разговор:

— Быть может, найдутся другие пути, чтобы не трогать при этом Петра Ивановича? — спросил он.

— Никаких других путей нет. И не может быть. И я знаю — Петр Иванович согласится.

— Я все-таки осведомлюсь у адвоката.

На этом разговор и кончился. Мария Александровна уехала в Клипенино. Иван Михайлович сходил К хорошему адвокату и после долгого разговора вышел из его квартиры мрачным и вконец расстроенным: никаких других путей действительно не былотолько обвинение Бокова в измене, со всеми вытекающими отсюда выводами.

Иван Михайлович написал в Клипенино. Опрашивал: как же она решит и кому — ей или ему — надлежит написать Петру Ивановичу?

Мария Александровна печально улыбнулась, прочитав взволнованное письмо. Кому надлежит писать? Ей или ему?..

Из старой девичьей шкатулки, принадлежавшей когда-то матери, шкатулки, где она прятала самое ценное — письма Ивана Михайловича, тетрадки дневника, исписанные трудноразборчивым почерком Эмилии Францевны, и несколько писем от Бокова, она извлекла коротенькое письмецо:

«Москва, 1 января 1872 г.

Милая Маша! Ты, пожалуй, подумаешь опять, что я неисправим относительно переписки. Причиною моего молчания, между тем, было продолжение, хотя и в слабой степени, того же мрачного душевного состояния, хотя твое письмо меня сильно успокоило. Мне именно показалось, что тебя очень тяготит наша переписка, и, кроме того, мне показалось, что не удастся удержать наших приятельских отношений! Последнее решительно убило меня! Милая Маша! Ты для меня роднее всего на свете, ближе, чем сестра. Мне всегда казалось, что мы со временем, когда будем стары, соединимся все вместе… Будем коротать дни и служить поддержкой друг другу при всех обстоятельствах… Такие мысли всегда утешали меня при всех горестных обстоятельствах. Маша, не обманываюсь я, это возможно?! Вечно твой Петька…».

Кому надлежит писать — ей или Ивану Михайловичу?..

Она написала обстоятельное и на этот раз совершенно серьезное письмо, без обычного своего иронического тона, который Боков слышал в каждой строчке ее прежних — писем.

Ответа она ждала со странным чувствам. Не было сомнений, что он согласится, на все решительно согласится ради ее счастья. Счастье? Немного поздно, пожалуй, говорить о счастье. Главного у них уже не будет — детишек. И оба они состарятся в полном одиночестве — она и ее великий друг.