— Чтобы напомнить самой себе о чем-то, чего я еще не поняла, но боюсь забыть. И еще потому, что должна. — Руфь улыбнулась.

— Ты шутишь, — засмеялась Турид.

— Нисколько. — Руфь посмотрела на часы.

В эту минуту объявили посадку на их самолет. Обе встали.

— Ты бываешь в Осло? — спросила Турид по пути на посадку.

— Случается.

— Позвони мне, сходим куда-нибудь вечером. Надо обменяться телефонными номерами. Какой у тебя номер в Берлине? — весело спросила Турид.

— В Берлине? Я собираюсь переезжать, и сейчас у меня еще нет телефона. — Сказав это, Руфь наконец-то обрела покой. В Берлин она не вернется.

Оглушенные ревом самолета, Турид и Руфь поднимались в небеса.

Но они сидели поодаль, свободных мест рядом не оказалось.

Сосед Руфи шелестел газетой. Самолет поднялся на заданную высоту, и пилот по-датски приветствовал пассажиров на борту самолета. Руфь тоже достала газету, но вспомнила, что ее очки лежат в кармане куртки на полке для шляп, поэтому она откинулась на спинку кресла и закрыла глаза.

Пока она искала кнопку, чтобы опустить спинку кресла, ее сосед положил руку на подлокотник. Короткие, неровные ногти. Сильный большой палец изящной формы. Цвет кожи говорил о том, что этот человек работает в помещении. Возле пульса проступали синие сосуды и набухшие вены.

Когда пилот переменил высоту, у нее засосало под ложечкой, она закрыла глаза и встретила открытый взгляд Горма.

Газета рядом с ней энергично зашелестела. Открыв глаза, Руфь увидала кусочек своего портрета. Сосед тоже увидел портрет. Она снова закрыла глаза и сделала вид, будто не понимает, что он узнал ее.

Лицо Горма стало более отчетливым. Он протянул к ней руку. Она почувствовала его пульс на своем.

— Я всегда мечтал, что когда-нибудь мы полетим вместе, — сказал он, и смущенная улыбка смягчила его резкие черты. — Я вбил себе в голову, что мы должны встретиться вне всех этих запретов. Что мы просто полетим.

Сильный вихрь встряхнул самолет и бросил его вниз. Пилоту это не понравилось, и он снова поднял самолет.

— Кто-то все время решает за нас, а мы этого даже не знаем. Или делаем вид, что не замечаем. И разрешаем им распоряжаться нами. И очень редко нам удается сбежать, — прошептала она ему.

Они снова провалились сквозь облака. Руфь схватилась за подлокотники. С правой стороны она ощутила мягкую шерстяную ткань рукава.

— Ты летишь на выставку своих картин? — услыхала она.

— Нет.

— Я читал, что ты достигла успеха и твои картины хорошо продаются? Но, вообще-то, не все одинаково милостивы к тебе, — засмеялись рядом с ней.

— Главным образом, я езжу, чтобы работать, — едва слышно прошептала она Горму.

— Я знаю, — сказал он.

— Много лет назад один журналист спросил меня, почему я написала далматинца.

— И что ты ему ответила?

— Что я получила в наследство шкуру далматинца.

— Это правда?

— Отчасти. Но самое главное, я хотела написать твои глаза.

— Надеюсь, журналисту ты этого не сказала?

— Нет.

Он глянул на нее с быстрой улыбкой.

Она прижалась губами к его уху и прошептала:

— Ты поедешь со мной в Париж?

— Да! И где мы там будем жить?

— Номер 46. L’Hotel, Rue des Beaux Arts. Тебе придется опуститься на колени, чтобы отпереть дверь. Но ты к этому привыкнешь. Там висит старая эротическая картина.

Телефон зазвонил прежде, чем она успела открыть дверь дома на Инкогнитогата.