— Как ты себя чувствуешь?

Молчание. Ее нынешнее состояние было ново для них обоих. Врачи говорили, что у нее могут быть приступы депрессии и повышенная утомляемость. Эмили было не с кем поделиться ощущениями. Рафаэла ничего не понимала в беременности, а Артуро Мессина, который стал настоящей опорой в отсутствие Ника, хотя и делал все, что мог, все равно оставался чужим.

— Может, завтра я поеду кое-кого повидать, — призналась Дикон в конце концов. — Ничего особенного.

— Можешь поехать и сегодня вечером, — тут же предложил Коста. — Зачем ждать?

— Да я знаю, что они скажут. Повздыхают и подумают: вот еще одна первородящая мамаша, по любому пустяку впадает в панику. И все потому, что это для нее ново. И ничего особенного. Дети появляются на свет все время.

— Но возражать-то не станут. Они для этого там и сидят.

— Нет, — твердо ответила Эмили. — Они там сидят, чтобы лечить больных. Я утром съезжу к доктору, чтобы мы оба были спокойны. Да и нет никаких причин опасаться, просто чувствую себя как-то не так. Вот и все.

Коста хорошо ее знал, чтобы слишком настаивать.

— Когда мы увидимся?

— Мессина дал нам еще один день. После этого, если Браманте будет по-прежнему гулять на свободе, Фальконе передаст дело Баветти и мы уберемся из квестуры, все трое. Не соответствуем требованиям Мессины, он не очень-то одобряет наши действия. В этом Бруно не слишком похож на папашу.

— Да уж. — В ее голосе прозвучала грустная нотка. — Между ними есть некоторая разница, и я не понимаю, откуда она взялась. Отцы и дети, вечная проблема. Я-то раньше полагала, что между ними существует какая-то особая связь, которой женщины должны завидовать. А они, кажется, вообще никаких отношений не поддерживают.

Коста подумал о собственной семье, вспомнил те жуткие трения, что вечно возникали между ним и отцом почти до самого конца, когда тот уже передвигался только в инвалидном кресле. Тогда их взаимная враждебность превратилась в нечто вроде болезненного примирения, так сказать, во искупление прежних разногласий, и это до сих пор кололо как заноза при воспоминаниях. Столько времени потеряно в глупых спорах, потеряно обоими. С Марко Костой никогда не было легко жить и общаться, а кровным родственникам приходилось хуже других.

— Это просто один из старых мифов, — тихо буркнул он.

Дикон помолчала, затем возразила:

— Нет, это не так. Вот я твоего отца никогда не видела, а очень жаль. Но даже при этом я иной раз вижу в твоих глазах его отражение и знаю, что это он. Между вами двоими была какая-то связь, какой у меня с моим отцом никогда не было. И с матерью тоже. И дело тут не только в тебе. Я и у других такое замечала тоже. У мужчин. Думаю…

Эмили вновь помолчала, на этот раз дольше, и это сказало ему, что она не уверена, следует ли озвучивать все.

— Что ты думаешь?

— Когда мужчина становится отцом, он начинает чувствовать свою вину за то, что живет одним настоящим. Когда у мужчины появляется сын, появляется и чувство долга, которое твердит ему, что скоро настанет день, когда ему придется передать эстафетную палочку от предыдущего поколения к следующему. Именно это и сводит вас с ума. Не пропавший мальчик, или, скорее, не просто пропавший мальчик. Перед вами вдруг открылся мир, где у вас скоро ничего не останется. Где разорвется некая священная связь. Даже Лео…

— Но у Лео нет детей!

— У тебя пока что тоже. Но у вас были отцы. Он когда-нибудь говорил о своем отце? Хоть раз говорил?

— Нет.

Взгляд Косты упал на застекленный отсек, где все еще работал Фальконе. Шел уже одиннадцатый час, но казалось, он был готов еще работать и работать.