— Послушай, ходжа, — воскликнул Имран, — но у них же нет ни малейшей надежды на успех!

— Это почему же? — удивился богослов.

— Нельзя одурачить человека дважды одним и тем же способом. Люди должны помнить, что смена Омейядов Аббасидами не принесла облегчения.

— Подожди-ка, ты никак умничать начал, а? — вдруг разозлился богослов. — Давно ли ты слушал меня открыв рот, деревенщина, чурбан неотесанный. Простолюдин вроде тебя может получить облегчение в жизни только одним способом, не буду говорить каким. Все остальные способы только отягощают его жизненную ношу. Вот ты жалуешься на жизнь: налоги, тяжелая работа, обиды от власти. Наверное, ты думаешь, что пришел в этот мир радоваться жизни, жить счастливо! Простак, ты родился, чтобы тяжелым трудом зарабатывать на пропитание, страдать от несчастий, которые время от времени сваливаются на твою голову. Скажи, что хорошего есть в твоей жизни?

— Моя семья, — ответил Имран.

— Твоя семья, — желчно повторил богослов, — а что хорошего в том, что у тебя семья? От восхода до заката ты возделываешь свое поле, чтобы накормить свою семью. Будь ты один, разве понадобилось бы тебе столько работать? А твои дети, что кроме страданий тебе приносят они сейчас? Ты все время думаешь о них.

— А у тебя что, нет семьи? — спросил Имран, задетый за живое.

— Моя семья — это наука, — ответил богослов, — впрочем, мы отвлеклись. Возможно, ты и прав, люди могут помнить о своих обманутых надеждах и о событиях, с этим обманом связанных, но чувствовать их они не могут долго, а вот непосильное налоговое бремя они ощущают ежедневно. Аббасиды, придя к власти, вдвое увеличили харадж, пользуясь несоответствием мусульманского лунного и земледельческого солнечного годов, при одном урожае умудрялись брать налог два раза в год. Число несправедливостей по отношению к народу только умножилось. Всякая власть сама рубит сук, на котором сидит. Никто еще не извлек опыта из ошибок своего предшественника. А что остается людям? Только надежда, что новый мессия все-таки окажется справедливым. А люди повторяют одни и те же ошибки. Стремящиеся к власти обещают справедливость, а люди верят и на своих плечах несут их к власти, а потом удивляются: надо же, опять обманули — и начинают прислушиваться к новому авантюристу. А ты говоришь, нет надежды! Видел, сколько народу на собрании слушало, развесив уши, этого мошенника?

— Видел, — согласился Имран.

— То-то же, а теперь не мешай мне, я буду спать.

После этих слов ходжа Кахмас вытянулся на циновке, пробормотав напоследок: «Много понимать стал», замолчал и вскоре заснул.

Абу-л-Хасан, новый глава дивана тайной службы, выслушал доклад катиба, не отпуская его, просмотрел все документы, подписал счета и бумаги, отдал необходимые распоряжения и сказал секретарю:

— Объяви, что приема сегодня не будет.

— Повинуюсь, господин.

Катиб поклонился и вышел в приемную.

— Приема сегодня не будет. Господин Абу-л-Хасан вызван к вазиру. Прошу освободить помещение.

Негромко переговариваясь и выражая недовольство, люди стали расходиться. Катиб прошел за свой стол и принялся что-то записывать в журнал приема. Подняв голову, он увидел, что один из посетителей, мужчина плотного телосложения, остался и смотрит на него.

— Что? — сказал катиб. — Особое приглашение нужно?

— Скажи раису, что Ахмад Башир из Саджильмасы просит аудиенции.

— Я же ясно сказал, что приема не будет, — перебирая бумаги, раздраженно сказал катиб.