Заслуженный человек, но глупый — местами. Много раз ему предлагали: смени имя-отчество, Христа ради, не подходит оно к твоей фамилии! Как это «Владимир Ильич» может быть — Вырвиглазом? Как, я тебя спрашиваю? То-то и оно, что никак! Упрямый он, наш профессор. Вот из-за этой своей твердолобости и работает третий год на стройках народного хозяйства. Впрочем, должен признать: упрямство в нашем деле — тоже необходимо.
— А Шпала, он-то с какого бока? — поинтересовался Ник.
— Никакой он не «Шпала», — благодушно пояснил Курчавый. — Это и есть третий член «Азимута», старший лейтенант НКВД — Бочкин Ерофей. Очень способный юноша, далеко пойдёт. Не удивлюсь, если лет через десять он всю нашу службу возглавит!
Ник улыбнулся про себя: приятно сознавать, что ты настучал по физии будущему главе всемогущего ведомства. До чёртиков приятно!
— Подытожим, — устало зевнул Курчавый. — Пора нам с тобой, Никита Андреевич, завершать прения. Достаточно лирики на сегодня. Сейчас тебя товарищи доставят в наш ведомственный пансионат. Это на берегу Ладожского озера, около мыса Морье. Знаешь такое место?
— Ну да, — кивнул Ник. — Приходилось в тех краях рыбачить, и летом, и по зиме. Отличные места! Природа, свежий воздух, прочие прелести.
Капитан убрал все документы во второй сейф, достал из одёжного шкафа длинную шинель толстого сукна, одеваясь, выдал Нику последние указания:
— Остальных, кого я в группу включу, тоже доставят в пансионат. Территория там охраняемая, так что попрошу без глупостей: при попытке несогласованно покинуть территорию — будут стрелять на поражение. Пансионат — это наша опорная база. Там и ускоренные курсы по повышению квалификации откроем. Будете учиться разным полезным навыкам. Из своего горного института, извини, конечно, ты уже отчислен — с завтрашнего дня. На этом на сегодня всё, любезно попрошу на выход!
За дверями дисциплинированно ждали оловянноглазые.
Все вместе поднялись на первый этаж, вышли во двор.
В небе пунцово догорал осенний закат, заметно подмораживало. Около ворот стояли два чёрных «воронка» с работающими моторами.
Курчавый взял Ника под локоть, отвёл чуть в сторонку и негромко проговорил, глядя прямо в глаза:
— Думаю, что не всё так просто с тобой, товарищ Никита Иванов. Совсем не просто. У меня память отменная, а вот анекдота твоего вспомнить не могу! Помню, что про Польшу, помню, что Ленин там фигурировал, и всё на этом. Да и песни твои — так, только в общих чертах припоминаю. Ни одной мелодии напеть не смогу. Это притом, что слух у меня — идеальный! Как такое может быть? А? Вот и товарищ Бочкин в своём рапорте ту же странность отметить не преминул! Впрочем, потом про это поговорим, в свободное время. А вот — осень. Посмотри, поздняя осень кругом. Может, стихотворение прочтёшь, из нового? Порадуешь своего старого командира?
Ник улыбнулся и прочёл — с чувством:
— Сильно! — согласился Курчавый. — Настроение осеннее просто отлично передано, на мой вкус. Ладно, братец мой, разъезжаемся в разные стороны, к местам временной дислокации. До скорой встречи…
Глава третья
Ротмистр Кусков и первые потери
«Воронки», как и предполагалось, разъехались в разные стороны. Курчавый в свой сел, за руль непосредственно, первым ударил по газам.
А с Ником на заднее сиденье, по бокам, парочка телохранителей всё тех же уселась. Плотненько так спрессовали добры молодцы! Ну, эти-то хоть молча ехали, а шофёр попался — не приведи Бог. Пожилой такой еврей, махровый — до невозможности. Всю дорогу себе под нос ерунду всякую бормотал: про «бедную Сару», про «несчастного, глупого Мотю», про «грехи Израилевы». |