Баста. На уху хватит. Пойдем рыбу чистить.
Костя тоже повздыхал от огорчения и вдруг начал раздеваться.
– Ты, что, искупаться решил? – полюбопытствовал Кауров.
– Ага, – весело ответил ему Костя.
И окунулся в медленные прибрежные воды.
Он пошел вдоль берега, старательно обшаривая глубокие норы под водой. И наконец нашел то, что искал, – здоровенный рак, щелкая клешнями, шлепнулся к ногам Каурова.
– Раки! – в радостном изумлении возопил Кауров.
И, не мешкая, тоже разделся и бултыхнулся в реку.
Примерно через час старое жестяное ведро было заполнено раками доверху. Усталые, но довольные добытчики решили прекратить свою охоту – землю укутали сумерки…
Когда была съедена уха, и ярко-красный панцирь последнего вареного рака исчез среди мерцающих угольев догорающего костра, Костя и Кауров блаженно растянулись на охапках душистого сена, притащенного со скошенной луговины.
– Хорошо-о… – тихо сказал Кауров, мечтательно глядя в ночное небо. – Звезд столько… Красивые…
– Красивые… – словно эхо, откликнулся Костя, всем телом ощущая сонную истому летней ночи.
Помолчали. Каждый думал о чем-то своем.
Наконец Кауров заворочался и как-то несмело проговорил:
– Слушай, Костя, оставайся у меня… навсегда. Скучно жить бобылем, понимаешь? Я ведь один, как перст. Никого… Будешь мне за брата. А?
Горячая волна пробежала по телу Кости: Кауров высказал самое сокровенное – то, о чем последнее время подросток думал непрестанно. Думал, мечтал – и почему-то боялся. Не в силах вымолвить ни единого слова, Костя лишь кивнул и, ощутив в руке железную ладонь Каурова, крепко сжал ее.
Глава 8. «МАЛИНА»
Крапленый явно был не в себе.
– Кто?! Какая сука след нюхает?!
Мутными от ярости глазами он по-волчьи пристально всматривался в лица своих подельников.
Зуб, избегая взгляда Крапленого, молча курил.
Старый вор по кличке Кривой, плешивый и сморщенный, как груша-сушка, кривился от гневных слов Крапленого, словно жевал лимонную дольку. А ведь все поначалу складывалось, как никогда удачно. И людишки для «дела» нашлись подходящие, – правда, не без подсказки старого дружка, Профессора – и «навар» был приличный. Конечно, можно было, по здравому размышлению, и перебраться куда-нибудь в другое место, да уж больно не хотелось уходить с этой «малины», надежной и еще не известной уголовке.
Дня два назад он решил: «Еще одно дело – и баста. Только дело стоящее, хватит по мелочам размениваться…»
Он понимал, что для этого нужна длительная подготовка, чтобы комар носа не подточил. Вот тогда и можно будет сорваться с этих мест куда подальше: «ксиву» он приобрел надежную, даже подельники о ней не знали, «крыша» тоже на примете имелась – жить да поживать можно не один годок безбедно. О дружках и Зинке он не думал. Плевать, у каждого из них своя башка на плечах, после него хоть потоп. Рванет втихаря с деньгами, ляжет на дно – ищи ветра в поле. Им что, пожизненное заключение за плечами у них не маячит. Он – другое дело.
При поимке (если нападут на его след), или шлепнут, как последнего фраера без суда и следствия, или на допросах запрессуют так, что дольше года в зоне он не протянет, все внутренности отобьют. А что будет с ним, когда он попадет за колючую проволоку – страшно представить. Убийство вертухая не прощается, в местах не столь отдаленных свои законы…
Что касается Зуба и Кривого, то побесятся немного, когда он слиняет, да на том и сядут – у обоих рыло в пуху, будь спок. Кровью повязаны давно и накрепко, в ментовку не пойдут закладывать, верняк. |