Скривив лицо, она берёт стакан, держит его какое-то время на вытянутой руке, а затем ставит на барную стойку и отталкивает подальше от себя:

— Боже!

Остальные посетители смеются над ней. Похоже, она только сейчас поняла, что в этом баре её популярность ничего не значит.

Она смотрит по сторонам, но телохранителей нигде нет. Я снова вижу страх на её лице, хотя она и пытается сделать вид, что совсем не напугана. Она отходит подальше от меня, к другому концу барной стойки. Она шагает грациозно и уверенно, как танцовщица. Ей приходится поддерживать себя в хорошей форме, чтобы выступать на сцене. Но когда я закончу с ней, она уже не будет так ходить. Она будет запинаться и хромать — может быть, будет ещё истекать кровью, ведь у неё внутри побывает мистер Толстый Хрен. Но танцевать она точно больше не сможет. Каждый её шаг будет наполнен болью и будет служить напоминанием о былом притворстве и о том, как она столкнулась с жестокой реальностью.

А что если вырезать ей коленные чашечки, обработать раны жидкостью для зажигалок и поджечь, а кровь использовать как смазку для её дырок?

Сможет ли она после такого жить на протезах?

Она смотрит на меня с безопасного, как ей кажется, расстояния — от другого конца стойки.

— Сколько у тебя? Меня интересует длина, — спрашивает она с притворной смелостью.

— Члена или руки?

Она моргает.

— Член два фута, рука — четыре. Рукой можно глубже забраться. Я могу там внутри всё прощупать, даже матку, могу достать пальцами до тех штук по бокам, в которых растут дети. Ни с чем такое не сравнится, малышка.

Похоже, её сейчас стошнит, она пытается что-то сказать. Она явно хочет поскорее убраться отсюда, но телохранители куда-то пропали, до двери далеко, и похоже, что она застряла тут одна и надолго, так что придётся смириться с этим.

Вокруг уже собралась целая толпа. Мамаша, Зик, мистер Толстый Хрен и Кабан. Ещё подошли Джинджер и Лиз. В воздухе чувствуется какой-то животный запах. Страсть. Похоть. Посетители требуют жертв.

Посетителям всегда мало, разве нет?

Я выпиваю напиток из её стакана — тот самый, с каплями спермы, и делаю шаг в сторону. Теперь к ней подходит Кабан:

— Один вопрос, — говорит он. — Как ты думаешь, можно ли заниматься сексом без любви?

Похоже, он так и не узнал её.

Она с нескрываемым ужасом смотрит на его длинный, похожий на кнут член, и нерешительно качает головой. Её голос разом стал тоненьким, как у девчонки, и испуганным.

— Нет, — пытается соврать она.

— Любовь — это пустая трата времени, — отвечает он. — А секс — это просто секс. — Он ухмыляется, а затем, фыркнув, демонстрирует ей свой член. И только сейчас я понимаю, что он тоже узнал её. Ведь он только что процитировал фразу из её автобиографии.

И теперь ей страшно не на шутку.

Иногда Бар Уродов поражает даже меня.

Она срывается с места по направлению к выходу. Но на её пути встаёт Мамаша.

Я небрежно киваю в сторону члена Кабана:

— Он хорош, сама увидишь, — говорю я.

— Выпустите меня отсюда! — она пытается обойти Мамашу, но Мамаша делает шаг в сторону и снова преграждает ей выход.

— Хочешь ещё выпить? — Я изо всех сил пытаюсь сдержать смех.

— Я хочу уйти отсюда!

— А зачем ты тогда сюда пришла?

Она смотрит на меня и ничего не отвечает. В баре она разговаривала только со мной, и похоже, ей кажется, что между нами возникла какая-то связь. Ей кажется, что я чувствую свою вину перед ней, ведь я смотрю ей прямо в глаза. Но она пока даже не догадывается, в какое дерьмо вляпалась.