Разум Орестеи ослабил хватку своих пальцев, выпустил чужаков из кольца, наблюдал, как они бросились к товарищу, отнесли его в иглу. Игла поднялась на струе плазмы, проткнула огненным шилом атмосферу, и разум стерпел боль. И начал думать.

"Что стал бы делать я, – рассуждал он, – если бы сумел послать в космос свои пальцы? Простая программа, которой я смог бы их снабдить, наверняка откажет, едва пальцы столкнутся с неожиданностью. Значит, к основной программе нужно добавить стремление к выживанию, к сохранению накопленной информации. Чувство самосохранения – вот чем должны быть наделены чужие пальцы. Но зачем тогда пришелец снял оболочку?"

Пока разум Орестеи раздумывал, пришельцы явились вновь. На планету с большими предосторожностями опустились несколько игл. Чужие пальцы устраивались основательно, но план действий руководившего ими разума оставался неясен. Разум Орестеи начал действовать сам: выбирал удобные моменты и нападал, но ни разу это не принесло такого успеха, как при первой попытке. Чужаки быстро погибали, не успев ни понять того, что с ними происходит, ни сообщить хоть какую-то осмысленную информацию. Разум Орестеи готов был пожертвовать и своими пальцами, но чужаки не желали экспериментов.

Разум Орестеи решил, что важнее разобраться в системе связи и попытаться выйти на прямой контакт с чужой атмосферой, чем делать это кружным путем, с помощью бестолковых пальцев. Чужакам он старался теперь не мешать, реагируя лишь в тех случаях, когда пришельцы делали ему больно.

А однажды чужие пальцы, повинуясь, вероятно, приказу своего разума, собрались и улетели. Будто испугались чего-то. Разум Орестеи насторожился, все рецепторы его были в алертном состоянии, пальцы внимательно осматривали и слушали окрестности...

10

– Только что я порвала все, что написала за неделю. И все, что задумала. Почему ты так смотришь? Я сделала это мысленно. Вернусь к себе в номер и на самом деле все порву.

– Часто ты так поступаешь?

– Нет... Не хочу я писать о консерваторах-завлабах, о телескопах и спектрометрах. Хочу написать о тебе, о том, как ты живешь. Ведь нехорошо живешь. Уходишь от острых проблем ради возможности решать свою задачу. Ради будущего, которого нет.

– О чем ты, Ира?

– Дай мне сказать, Вадим. Думать, по-моему, нужно о том, как жить сейчас, а не о контактах с какими-то дурацкими пальцами где-то и когда-то... Пойдем, уже рассвело. И дождь прекратился.

– Странная ночь... Осторожно, не оступись... Не торопи меня, Ира. Я и сам об этом думаю. Иногда во время сеансов прошу Арсенина оставить меня в покое, а он думает, что у меня хандра, приступ плохого настроения. Я им нужен, понимаешь?

– Ты нужен здесь, Вадим. Здесь и сегодня.

– Ира, не торопи меня... Только не сейчас... Я знаю, как можно вступить в контакт с Орестеей, и я очень боюсь, что Арсенин это поймет... Я боюсь даже думать четко об этом решении. И не могу думать ни о чем другом.

– Не понимаю, Вадим.

– Нужен контакт с Орестеей. Когда-то Стебелев догадался, что нужно делать. Но его никто не понял. Подумали, что командир рехнулся. А он просто нашел решение. Я тоже его нашел. А теперь ищу другое и не нахожу. Если Арсенин поймет... Он сделает то же самое, что Стебелев, даже не думая. Во время сеанса думаю я – он выполняет.

– Боишься за Арсенина? За мираж?

– Это не мираж, Ира... Он человек. Ну вот мы и пришли. Иди к себе... Пожалуйста, не рви того, что написала.

– Что ты собираешься делать, Вадим? У тебя очень усталое лицо.

– Спать. Надеюсь, что сеанс будет не раньше полудня. Надеюсь придумать выход...

– Для Арсенина. Для будущего. А для себя?

– Ира.