Может, использовать в качестве тормоза топорик, которым он перерубал канаты?

Упершись топорищем в центр полированного деревянного круга, мальчик получил рычаг, с помощью которого ему с трудом, но удалось мало-помалу замедлить вращение рулевого колеса. Наконец Мишель, ухватившись обеими руками за рукоятки и кряхтя от натуги, все же остановил злосчастный штурвал.

Мальчик облегченно вздохнул.

Несмотря на резкую боль в руке, по которой пришелся удар колеса, он расправил плечи и, расставив ноги, гордо взглянул на компас. Удивительное это все-таки чувство — знать, что ты командуешь огромным кораблем, что ты его полновластный хозяин.

Впрочем, долго наслаждаться этим ощущением времени не было. Сначала Мишелю удалось установить курс норд-вест, а затем перевести его на норд-норд-вест.

Теперь он отлично понимал, как трудно новичку справляться с управлением. Стоило чуть-чуть повернуть штурвал — он не умел делать это плавно, — и стрелка компаса принималась дергаться и скакать, как сумасшедшая. Обучаясь на ходу, мальчик старался двигать рулевое колесо как можно осторожнее, почти незаметно.

Установив наконец нужный курс, Мишель просунул топорище между перекладинами румпеля и обвязал его обрывками каната, как делали пираты.

Уф! — с облегчением вздохнул он, закончив работу и вытирая пот со лба.

Но успокаиваться было рано. Особенно тревожило мальчика отсутствие Даниеля. Не мог же брат не услышать шума моторок, не заметить беспорядочного движения корабля!

Будь он свободен, он бы давно уже прибежал сюда, — подавленно прошептал Мишель.

Теперь ему оставалось сделать еще одну важную вещь: освободить экипаж. Он подхватил топор и направился к воздуховодам на баке.

Здесь он принялся рушить затычки, которые пираты соорудили из брезента и досок. Доски отрывались, легко, но каждый удар отдавался болью в раненой руке. Однако в конце концов Мишель, сжав зубы, все же очистил оба выходных отверстия.

Он хотел нагнуться и покричать — может, кто отзовется? — но тут же отпрянул: в лицо ему ударил сильный лекарственный запах, тот самый, который он ощущал уже не раз.

"Возможно, конечно, препарат больше не действует — прошло много времени. Но лучше все же поостеречься".

Мишель снова спустился на палубу и подошел к двери кубрика.

Он еще раз попробовал расколотить дверь топором, но только разрубил ручку двери, сделанную, видно, из мягкого металла. Затем топор отскочил, наткнувшись на твердую поверхность, и Мишель скорчился от боли в запястье.

Вне себя от бешенства, он что было сил колотил по двери — но все было безуспешно.

Измученный, он в отчаянии отшвырнул топор прочь. Мальчик задыхался; казалось, дыхание у него никогда уже больше не восстановится. Привалившись к металлической переборке, он испытывал странное ощущение: словно неведомые, но несокрушимые силы стремились ему помешать, ставя перед ним одно препятствие за другим.

Мальчик медленно выпрямился, сделал глубокий вдох, потряс головой.

"Я будто боксер в нокдауне", — подумал он с горечью.

Поглядев еще раз на огромные болты, державшие дверные петли и замок, он, вместо того чтобы отчаяться еще больше, вдруг приободрился.

"Я должен вытащить их оттуда! — повторял он себе. — И как можно быстрее…"

На мгновение ему показалось, что из-за двери доносится слабый голос: кто-то будто скребся в переборку. Мишель приложил ухо к стене… Мертвая тишина.

"Надо поискать другие инструменты", — решил мальчик.

Он пересек палубу, спустился в машинное отделение, вошел в мастерскую. Приятно было смотреть на аккуратные ряды блестящих от смазки инструментов, развешанных на специальной доске. В той войне, которую он сейчас вел, они были куда ценнее, чем любое оружие.