— Спасибо, что пришли. Помогите… Я совсем потерял голову…

Жермена услышала знакомый голос человека и позвала:

— Бобино… Жан… Дорогой Жан…

— Жермена!.. Дорогая мадемуазель Жермена!..

— Что у нас?.. Что с мамой?.. Где сестры?.. И здесь — что случилось?..

— Жермена, крепитесь! Я вынужден… Дело в том, что все несчастья сразу!.. Мадам Роллен…

— Мама больна?.. Да говорите же скорей!..

Князь, поддерживая голову умирающей монахини, сделал Бобино незаметный знак; боясь, что тот неосторожно скажет о смерти мадам Роллен и желая помешать ему, Мишель сказал:

— И с бедной милой сестрицей сделался обморок. Только ради Бога! Успокойтесь, Жермена! — И еле слышно попросил Бобино: — А вы подойдите к ней, успокойте, только ни в коем случае не говорите, что мать ее умерла.

Как ни тихо сказал он это, Жермена, с обостренной чуткостью больного человека, все-таки услышала. И закричала так, что мужчины испугались:

— Мама! Мама умерла!.. У меня больше нет мамы! Ни у сестренок… Берта!.. Мария!.. С кем они теперь?! О! Бог несправедлив, за что он так карает невинных?! Мама!.. Мамочка моя!..

В этот момент пришел Владислав с доктором, первым попавшимся, кого дворецкий застал дома.

Пока вконец перепуганный князь суетился у постели Жермены, опасаясь, что у бедняжки снова начнется обострение болезни, врач увидел, как сестра-монахиня содрогнулась в последний раз и замерла, вытянувшись в кресле.

— Она скончалась, — сказал он, посмотрев на помутневшие глаза.

Жермена услышала, что сказал лекарь, и закричала:

— Умерла!.. И она умерла!.. Я, наверное, проклята Богом!..

В нескольких словах князь, по-прежнему не подозревавший отравления, рассказал доктору о том, как все произошло.

Медик, пожилой, небольшого роста, с крючковатым носом и с маленькими глазами за толстыми стеклами очков, тонкими губами и аккуратной седой бородкой, с огромным выпуклым лбом и лысой головой, внимательно выслушал князя.

Когда хозяин дома закончил наконец бессвязные объяснения, то и дело прерываемые горестными возгласами Жермены, врач приподнял веки покойницы, сжал губы и проговорил:

— Вы не могли бы предположить, отчего погибла эта молодая особа?

— Нет. Может быть, кровоизлияние в мозг?

— Она отравлена, — заключил доктор.

— Отравлена! — воскликнул Мишель.

Услышав эти слова, Жермена снова разрыдалась.

— Отравлена!.. Она… святая женщина…

— Но это невозможно!.. Она ничего не пила, кроме воды из этого… как его, да, графина… из стакана, я ей подал…

— Значит, кто-то влил сюда смертельный яд…

— Я один пью из этого графина, и несчастная лишь по совершенной случайности…

— Значит, яд предназначался вам.

— Доктор, простите, вы не могли ошибиться?

— Посмотрите, — ответил врач, — как расширены зрачки. И еще более странное обстоятельство обращает на себя внимание: она умерла только что, тело еще теплое, но уже совершенно окостенело.

Врач взял графин, налил в горсть немного воды, понюхал, попробовал кончиком языка и заключил:

— Никакого запаха, вкус чуть-чуть сладковатый, но вы бы этого не заметили и приняли бы смертельную дозу, как эта жертва.

Князь покачал головой, все еще сомневаясь.

Чтобы убедить его, доктор спросил:

— Есть ли у вас в доме животное, которым вы не очень дорожите, чтобы произвести решающий опыт?

— Да, есть, собака.