- Ваш человек сам меня найдет?

- Да. Я привез вам документы на имя Мартина Рилле и немного денег. Завтра у Арнского маяка вы встретитесь с Уго Касперсеном, шкипером рыболовного баркаса. Он переправит вас в Нормандию.

- Не знаю, как благодарить вас, господин Эдвин...

- Вы ничем мне не обязаны. Итак, завтра у маяка. Сразу же после захода солнца.

- Простите, господин Эдвин, вы случайно не знаете, что сталось с Вольфгангом Хорстом? Господин Герберт обещал мне узнать...

- Он в Бухенвальде. Его арестовали на улице... Случайно...

- Ах вот как... А фрау Хорст?

- Она умерла. От разрыва сердца во время допроса.

- Вы это наверное знаете?

- Да. Герберт велел мне это вам передать... Если, конечно, вы поинтересуетесь...

- Понятно... Вот, значит, как...

- Да, так. Желаю вам удачи. Берегите документ.

- Еще бы! - Рёттер прижал руки к груди. - Ему цены нет. Европейские юристы по косточкам разберут это дутое дело... На всякий случай следовало бы снять с него копию. Мало ли что может случиться.

- Такая копия уже есть.

- Как?! Когда вы успели?

- Товарищ Тельман переписал все дело целиком и переправил его к нам. Сейчас оно уже находится в распоряжении Комитета по освобождению.

- Это действительно великий человек, - покачал головой Рёттер. - Он совершил невозможное.

- Да, - кивнул головой Эдвин. - Ну, еще раз желаю вам удачи. Подлинник обвинительного акта будет очень кстати.

Когда на другой день Рёттер прощался с хозяйкой дачи, она срезала на клумбах хризантемы. Он сказал ей, что уезжает обратно в Берлин. Она ничем не проявила своей радости, но ему показалось, что фрау Беатрис облегченно вздохнула. Он ее вполне понимал.

От берега, как и предполагалось, они отошли уже ночью.

Ревел ревун. Маслянистым пятном вспыхивала мигалка на маяке. Ровно рокотал мотор. За кормою остался большой неспокойный концлагерь, имя которому Германия. Удалялись, бледнели и таяли в тумане береговые огни. Рядом дышала холодом невидимая черная вода. Попахивало отработанным бензином и рыбой. Эту рыбу Уго наловил вчера и нарочно не выгрузил из баркаса. Под ее скользкими, скупо поблескивающими грудами он и запрятал завернутую в брезент папку с документами.

- Береженого бог бережет, - сказал Уго. - Это на крайний случай... Скажите, господин, это правда, что вы везете бумаги о нашем Тедди?

- Правда.

- И вы собирались защищать его на суде?

- Да.

- Доброе дело. А теперь суда не будет?

- Думаю, что не будет. Но я все-таки стану его защищать. На глазах у всего мира.

- Ясно. Они боятся Тедди.

- Вы правы. Они боятся его.

Стало свежо. Уго дал своему пассажиру теплый шарф, связанный из собачьей шерсти, и зюйдвестку. Рёттеру стало тепло и покойно. Под ровный рокот мотора, плавное покачивание баркаса он едва не задремал.

Медлительно, словно это касалось кого-то другого, он думал о том, что ждет его во Франции. Найдет ли он себе место под чужим солнцем? Сможет ли возобновить работу над книгой "Саллические франки и уголовное право"? Работа, работа, всегда работа. Отец его умер в пятнадцатом году от разрыва сердца, мать умерла от чахотки, когда он был еще студентом. Ни жены, ни детей у него не было. Вся прожитая жизнь представлялась сплошной работой с перерывами на еду и сон. Но даже во сне его мозг не переставал искать новые пути и решения. Особенно, если попадалось интересное дело. Он не привык к иной жизни, да и не хочет ее. Возможно, он очень ограниченный человек и просто-напросто обокрал себя.

Уже растаял маяк. Плотные слои облаков не пропускают ни звездного, ни лунного света. За бортом клокочет темное море, изредка вспыхивая голубоватым свечением.

Он пристально следит за ним, вспоминает, как гасли недавно береговые огни и - это было лет десять назад - свечи на концерте в Вене.