Я прошла через игровую площадку с высоко поднятой головой, делая вид, будто ничего не слышала. Завтра я к ним и близко не подойду. На Алису мне всегда было наплевать, но Мария казалась другой.

Это я — другая.

Хорошо бы никто не считал меня чудаковатой.

Ванда ждала меня, опершись на ограду, и гляделась в зеркальце, изучая свой нос. Она ни на грамм не прибавила в весе, несмотря на то что уплетает уйму шоколада, и прыщей у нее почти не было.

Мария и Алиса проскочили мимо нас, нахально хихикая.

— Ты почему так покраснела, Индия? — спросила Ванда.

— Вовсе и не покраснела, — ответила я тупо.

Ванда повернула зеркальце ко мне. Передо мной вспыхнула Девочка — Вареный Рак.

— Я бежала, мне жарко, — сказала я, хотя было так холодно, что я вся съежилась в теплом мохеровом пальто. Это форменное пальто нашей школы. В отличие от всех других наших девочек, мне положительно нравится школьная форма. Особенно пальто. Когда я надеваю его, папа всякий раз говорит: «Мой плюшевый медвежонок».

Нет… говорил раньше. Теперь он меня никак не называет. И, кажется, вообще почти не замечает. А если замечает, это значит только одно: я его раздражаю.

Я сидела на ступеньке и читала «Дневник» Анны Франк, когда он проскочил мимо меня. Вернее, споткнулся об меня. Спросил, не ушиб ли, я покачала головой, хотя мне все же было немного больно. Думаю, на моей попе остался синяк — он случайно саданул меня ногой. Но я в этом не уверена, потому что мне никогда не удавалось толком разглядеть ее. Все это слишком грустно.

— А тогда отчего у тебя такой унылый вид? — спросил папа, стоя надо мной.

Я глубоко вздохнула, думая, с чего начать. Я надеялась, что папа сядет рядышком, но он возвышался над моей головой нечетким контуром. Я начала рассказывать ему о Марии и Алисе, но уже после первой-второй фразы он стал нервничать.

— Я уверен, скоро вы опять все подружитесь. И почему ты не предложила им обеим поиграть вместе? — сказал папа, уже сбегая по лестнице вниз.

— Мы не играем, — сказала я обиженно. — И я никогда не была подругой Марии, в том-то и дело. У меня никогда не было настоящей подруги в этой ужасной старой школе.

— Ну что ж, возможно, ты скоро перейдешь в другую школу, — сказал папа.

Я уставилась на него, стараясь разглядеть его лицо в тускло освещенном пролете лестницы. Кажется, он не шутил.

Что он имел в виду, когда сказал про новую школу? Я вдруг страшно разволновалась. Может, папа и мама решили отдать меня в школу-интернат, чтобы я не болталась у них под ногами?

Миранда сейчас учится в интернате. Она этого хотела. Она любит книжки про Гарри Поттера и думала, что школа-интернат это здорово, — но поначалу определенно возненавидела ее. Она проливала целые ведра, чаны, целые бассейны слез. Письмо, которое она мне написала, было сильно испачкано, все в пятнах от слез. Но теперь все в порядке, говорит она, здесь не так уж плохо. А в последнем письме написала даже, что это блеск, супер и так далее. С тех пор я не получала от нее писем уже сто лет. Хотя я написала ей три письма подряд.

Перейти в интернат — для меня это было бы ужасно, потому что я уверена, ничего хорошего меня там не ждет. В интернатах полагается участвовать в коллективных играх, командами, но меня никогда никто в свою команду не выберет. Учителя непременно будут делать ехидные замечания на мой счет, а все девчонки объединятся против меня.

Но вот если меня переведут в интернат, где Миранда, она поддержит меня.