И я тоже спряталась!

Индия

За чаем у меня из головы не выходила Дарлинг. Я думала об этом ужасном человеке и о том, как он мог ударить ее. Мне было так плохо, что есть по-настоящему не хотелось. Да и вообще такая еда не по мне. Это был один из маминых особых салатов: кружочек творога в середине тарелки, затем колечко ананаса, затем морковка, огурец и сельдерей, словно лепестки цветка, затем веером перья латука с двух сторон, артистичное сочетание разных оттенков зеленого и пурпурного.

Я погрызла кусочки ананаса, остальное оставила на тарелке.

— Индия, почему ты не ешь салат?

— Я не голодна.

Мама глупо хихикнула.

— Ерунда, моя дорогая, ты всегда голодна.

— Конечно, конечно, я всегда голодна. Но именно сейчас, в данный момент, я по чистой случайности голода не испытываю. И вообще сомневаюсь, чтобы даже умирающие от голода с удовольствием стали бы есть эту кучу творога. Особенно когда у него такой вид, словно он уже был проглочен, а потом извергнут каким-нибудь анемичным бродягой.

— Довольно, Индия! Хватит язвить. Ешь!

— Ради бога, оставь девочку в покое, Мойя, — сказал папа. — Что она может поделать, если на дух не принимает кроличьей пищи.

И он подмигнул мне, давая понять, что ему-то известно: моя любимая еда спагетти и мороженое. Сам он тоже не достиг слишком больших успехов со своим салатом, хотя мама позволила положить в его тарелку три ломтика ветчины в янтарном желе. Ей бы вложить их в зубки трех розовых поросят.

Мы сидели за столом, уткнувшись глазами в тарелки. Мама играла со своим салатом, вилку держала в правой руке — американский стиль, она считает, что так изящнее. Ванда положила вилку и попросила разрешения уйти пораньше, чтобы погулять со Сьюзи.

— Слава богу, — сказала мама, когда Ванда еще вполне могла ее слышать. — Эта девица действует на меня просто угнетающе. По-моему, нам следует избавиться от нее.

Я взглянула на папу. Он жевал свою ветчину, старательно изображая полное безразличие. Проглотив кусок, он сказал:

— Да, пожалуй, она становится обузой. Придумай что-нибудь, чтобы все было по-хорошему. Скажи, что озабочена ее здоровьем, что нам просто совестно — ведь она так тоскует по дому… ну, что-нибудь в этом роде.

Я не верила своим ушам. Он предавал Ванду, и так небрежно! Он ее совсем, совсем не любил. Она ему надоела, так что мама оказывала ему великую услугу. Мне было ужасно жалко Ванду, хотя я-то тоже не слишком ее любила и действительно не хотела, чтобы она осталась.

— Индия, в чем дело? — спросила мама.

Я поняла, что невольно вздохнула. Папа встревоженно смотрел на меня.

— Ни в чем.

— Будь добра, приободрись немного. Последнее время ты выглядишь такой унылой. Белла говорит, что ты писала поистине странные письма Миранде.

Я почувствовала, что мое лицо вспыхнуло и стало такого же цвета, как папина ветчина.

— Странные? Что ты имеешь в виду? И откуда это известно Белле? Миранда ей показывала мои письма?!

— Нет-нет, успокойся. Отчего ты вскидываешься по всякому поводу? Просто Миранда случайно упомянула, что ты чувствуешь себя довольно одиноко. Ты сама говорила, что очень по ней скучаешь.

— Нет, нисколько. Я совершенно по ней не скучаю.

— Ox, Индия! Как это на тебя похоже! А я как раз собиралась выяснить, когда всем нам было бы удобно пригласить Миранду на уикенд.

— Ну, так можешь раздоговориться, мама, потому что я терпеть не могу Миранду. У меня теперь есть другая подруга.

Не удержалась. Это выскочило само собой. Мама подняла на меня глаза.