Набирая, не без душевного трепета, ее номер, Саня приготовился к упрекам, даже к холодной отповеди. Менее всего он мог ожидать, что его встретят с такой искренней радостью. Словно расстались вчера, и она все еще под впечатлением той нескончаемой ночи, когда они, счастливые и обессиленные, раздвинув наконец шторы, увидели солнце в зените и сверкающую гладь водоема с березками на островках. Сердце заныло от ее беззаботного смеха. Ощутив смешанное со стыдом облегчение, он попытался что-то такое объяснить, оправдаться, но лишь окончательно запутался и умолк. Тараторя без умолку, Лида нуждалась разве что в одобрительном поддакивании и возгласах удивления. Она продержала его у телефона минут сорок, пересказывая накопившиеся новости, которые хотела излить все разом. Интересного или сколь-нибудь значительного в них было немного. Так себе — радужные брызги событий и впечатлений. Багатели, как говорят французы, милые пустячки. И все у нее «классно», изумительно, неповторимо, словно не было в ее жизни ни трудностей, ни огорчений. Летний дождик при ярком солнце, и только.

Более чуткое ухо могло бы уловить затаенные обертоны грусти в ее звонком и чистом голосе, но Саня слишком был занят собственными проблемами. Когда в сплошном потоке слов проскользнули короткие бреши он перевел разговор на профессиональные темы. Терпеливо выслушав жалобы на грабителей почтовиков и жмотов рекламодателей — беды у всех были общие — осторожно спросил про конструктора, вскользь заметив, что срочно и позарез нужны координаты. Лида оказалась не в курсе, но обещала разузнать.

Положив трубку, он с раскаянием подумал, что хотя бы из вежливости следовало назначать встречу. Но, как нарочно, муж его новой подруги отбыл в зарубежную командировку, и впереди маячила целая череда безмятежных дней и ночей. Такого с ним еще не было. Быстро воспламеняясь, он так же скоро остывал, но ненасытный омут этих тайных свиданий только распалял жажду. На плаву удерживала лишь работа. Не столько газета как таковая, с ее лихорадочной текучкой, сколько внутренний и всегда такой благодатный отклик на все, что связано с печатным словом. Ибо Слово в его изначальном значении — и Бог, и миф, и мир. Впрочем, до таких глубин, доступных лишь философскому или истинно писательскому уму, Саня не добирался. Ему вполне хватало тех поверхностных знаний, которых в конечном счете требует маcc-медиа. Журналист не только не обязан, но и не должен быть мудрее среднестатистического подписчика.

Сане не пришлось выбирать профессию, она сама избрала его. В школе, пионерлагере, на факультете — везде он был бессменным редактором стенгазет. В «КС» пришел еще студентом, да так там и остался, пройдя весь путь от нештатного корреспондента до члена редакционной коллегии. Не бог весть какая карьера, но он и не стремился выше. Ни должности, ни награды, ни титулы не могут заменить журналисту единственного отличия — имени. Достаточно того, что Александра Лазо причисляли к первой десятке, хотя достойных соперников у него было только двое: в «Известиях» и «Сегодня».