И вот теперь как-то вдруг стало ясно, что они лишь обманывали себя и ничего этого уже не будет — ни семейной идиллии, ни детишек с фамилией Скофилд.

Дикси не готовилась к серьезному разговору и даже не собиралась затевать что-либо подобное. Все произошло само собой. Мирный домашний вечер, столбики мошкары, пляшущие над столом, накрытым для ужина на веранде.

Шумел в траве разбрызгиваемый вертушкой дождик, сладко пахли расцветшие в кашпо балюстрады ночные фиалки. Свечи не зажгли, чтобы не привлекать мошкару. В сумерках ярко белели цветущие карликовые вишни, светились ацетиленом тяжелые кисти турецкой сирени. Дикси казалось, что она сидит вот так уже сто лет, превратившись в дряхлую, морщинистую старуху.

— …Нолленс дал мне отступную. Думаю, он еще схватится за голову, но будет поздно. — Делился своими директорскими проблемами Эжен, разминая в бледных пальцах листок мяты.

— Эжен, скажи, я очень изменилась?

— Ты о чем, девочка? Глупости! Уже вся Европа знает, что у меня жена — красавица. И ведь, шельмец, не подумал о главном. Это я о Мэтью Нолленсе. Нельзя таким людям соваться в бизнес…

— А ведь я не люблю тебя…

— Ой, дорогая моя, я лучше пойду просмотрю бумаги. У меня завтра тяжелый день. — Эжен поспешил ретироваться, но Дикси поймала его за руку. — Завтра я уйду. И пришлю тебе необходимые бумаги, мы не можем больше жить вместе. Это нечестно, глупо, жестоко.

— У тебя другой мужчина? Впрочем, — остановил жену Эжен. — Это не столь уж важно. Это ерунда, ошибки молодости… Голос его дрогнул, он рванулся, чтобы уйти, но Дикси посмотрела с мольбой: — Я очень серьезно. Не стоит больше удерживать, то чего давно уже нет. И никогда не было.

— Нет было! Тот первый вечер был! И свадебное путешествие и чудесные дни в этом доме — были! Мы были счастливы, Дикси! — Он не пытался скрыть слезы.

— Ты дал мне уверенность и покой. Я очень благодарна тебе, Скофилд, но я не могу так больше. Я начинаю ненавидеть тебя и себя. Это скотство. Прости.

Эжен рухнул в скрипнувшее под ним плетеное кресло, а Дикси ринулась в свою комнату и начала лихорадочно собирать вещи. Она торопилась, словно в доме разгорелся пожар — она спешила разорвать связывающие их узы, пока благоразумие или жалость к мужу, не призовут к примирению.

Стоящий у окна своего кабинета Эжен слышал, как выехал из гаража и умчался в сторону Парижа, подаренным им жене темно-синий «пежо».

15

— Ну вот я и дома. Роль мадам Скофилд сыграна до конца. Вряд ли стоит думать о пальмовой ветви на Каннском фестивале. — Дикси кивнула на не распакованные чемоданы. — Зато трофеи — фантастика! Шубы, «Пежо» у подъезда и еще вот это. — Подняв золотистую прядь у виска она рассматривала блестящие в ней седые нити.

— Такой положительный мужчина был… Не для тебя, видать, птичка.

— сокрушалась Лола. Дикси нахмурилась:

— Положительный? Да он был НИКАКОЙ! Мой бывший муж оказался ласковым, заботливым и назойливым ничтожеством. Я произношу это слово с прощальной нежностью. Он вовсе не виноват, бедняжка Скофилд, что ничего, абсолютно ничего не умел делать забавно — то есть хотя бы нелепо, неуклюже, пусть даже глупо — но неординарно. Эжен любил меня бездарно и бурно. Я постараюсь сохранить о нем светлую память.

— А домики, денежки? — вытаращила глаза Лола.

— Я не возьму ничего, старушка. Эжен и так лишился смысла жизни. Он едва остался жив после Сюзи, цеплялся за меня, как за спасательный круг, а я добила беднягу.