Расставив перед собой флакончики, Дикси старательно делала маникюр. Лола тяжело спрыгнула со скамейки и воинственно махнув перед ее носом тряпкой, так что звякнули хрусталики в бра, заявила:

— А ничего! Будешь валяться вот на этом диване и плевать в потолок. — Она сделала паузу и просящим голосом добавила:

— А ведь можно было бы позвонить Скофилду…

Дикси глубоко вздохнула — увы, после ее проделок у Эльзы ни Скофилду ни тем, кто давал ей маленькие рольки в кино она больше не нужна. Надо попытаться начать жизнь заново — стать официанткой в кафе, кассиршей или продавать цветы.

Полная того легкомысленного воодушевления, которым всегда сопровождался каждый новый этап в ее жизни, Дикси предприняла попытку стать совсем другой — сыграть в реальности роль добропорядочной, аккуратной служащей. Но ничего из этого не вышло. Лола оказалась права: она вновь оказалась на диване, наслаждаясь полной апатией. Только вот тряпок Дикси не накупила и пошиковать не успела — деньги кончились намного раньше, чем попался солидный кавалер.

Дождливый март способствовал унынию. А наступившее затем яркое, весеннее оживление, не согрело ее. Идущая за стенами дома жизнь, казалось, забыла про женщину, запершуюся в своей темной зябкой комнате. Все снова расцветало и радовалось, но без нее. Словно и не было никогда на свете синеглазой Дикси Девизо…

Она знала, что Чак Куин женился, но не оставил своих холостяцких привычек. Она пыталась разыскать его по телефону, плюнув на то, что нечем будет оплатить счет. Чакки был просто неуловим, снимаясь в разных частях земного шара. Наконец, в трубке, чуть замедленный отставанием спутниковой связи, зазвучал его голос.

— Привет, куколка. Слышал краем уха — ну и дала ты шороху! Не ожидал.

— Это от тоски по тебе.

— Ха! Убедительно, черт возьми! Я еще и виноват… — Чак зло хмыкнул: — А у этого белобрысого парня, что так лихо трахал тебя, все неплохо получалось, правда?

— Выходит, ты видел фильмы?! — у Дикси оборвалось сердце. Этого она не могла предположить. Чарли не загонишь в кинозал даже на фестивальных просмотрах, а уж кассетами он и вовсе пренебрегал.

— Видел, да еще как! Погодите вы, черти, дайте поговорить! — Крикнул он кому-то в сторону. — Я должен тебя поздравить?

— Вилли погиб. А у меня все нормально. — С трудом проговорила Дикси.

— Вот и отлично, детка. В общем — я не в претензии. Каждый зарабатывает, чем может. Извини, меня здесь рвут на части. Гуд бай, я позвоню тебе, когда буду в Париже…

Она слушала короткие гудки в трубке. Ни слез, ни отчаяния, ни злости. Вырвала из сердца и забыла. Даже совсем не больно. Каменная, холодная, совсем бесчувственная Дикси. Теперь можно достать журнал «Film» и спокойно прочесть бравурную статью про Алана Герта, снявшего трехчасовой проблемный фильм. Много фотографий самого режиссера и кадров из его полу документальной ленты — беженцы, пленники, жертвы террористов, головастые дети со вспухшими животами. «Вечный ковбой» Алан Герт пытается оседлать строптивого коня…, «смелый выход героя ветеранов в мир жестокой правды…»

А вот и он сам — мужественное, загорелое лицо, жесткая выгоревшая шевелюра, прищуренные голубые глаза смотрят прямо в объектив.

— Ну, что Ал, ты тоже не пропустил горяченькие фильмы с Дикси или вовсе забыл про меня? Хотелось бы все-таки знать, что я значила для тебя, «жених»… — Дикси взяла листок с американским телефоном Ала, который с трудом разыскала накануне. Но длинный зуммер мог звучать в трубке бесконечно — никто не собирался откликаться на призыв Дикси.