— Значит, вы не хотите ее заменить?

— В данный момент нет. У меня еще есть для нее применение.

Марк потер виски и тут же твердо решил поговорить с Абдулой о проветривании палатки. Хотя все занавески на окнах были подняты и три вентилятора непрерывно работали, помещение было настолько переполнено дымом и запахами от плиты, что почти невозможно было дышать. Марк отодвинул от себя тарелку. В то время как его коллеги наслаждались пряным кебабом из молодого барашка с рисом, Марк страдал отсутствием аппетита. С тех пор как прошлым вечером ему из темноты явилась женщина, которая позже оказалась обманом зрения, его больше не отпускала головная боль. А сильный запах гардении, исходящий от Алексис Холстид, едва ли способствовал выздоровлению. Марк наблюдал за Самирой, как та убрала тарелки и поставила на стол поднос с мухаллабеей. Она, казалось, уже забыла о том, что произошло после обеда, и, похоже, уже отошла от наркотика. Она по-прежнему ни с кем не разговаривала.

— Доктор Дэвисон, — послышался голос Сенфорда Холстида, который сидел над тарелкой с орехами и свежими овощами, — мы можем поговорить о сегодняшней находке?

Марк ощущал жгучее желание выпить чего-нибудь крепкого и втайне надеялся, что Алексис снова поделится с ним виски. Но когда он увидел, как она молча пережевывает пищу, и в глаза ему бросилась ее необыкновенная бледность, он задумался над тем, что могло заставить ее целый день просидеть в своей палатке. По какой-то непонятной причине она стала заметно бледнее, в то время как остальные от постоянного пребывания на солнце становились все более загорелыми…

— Хорошо, давайте поговорим. Что у вас на душе?

— Я сегодня внимательно осмотрел в бинокль весь каньон и не нашел ничего, что хотя бы отдаленно напоминало собаку. Метр за метром я исследовал горизонт, но там не было ни одной скалы, которая бы выглядела как собака. Может быть, Невиль Рамсгейт неправильно понял старуху. Есть еще какое-нибудь арабское слово, которое звучало бы похоже на то, что означает собаку?

Марк призадумался. Эта мысль ему еще не приходила в голову.

— Собака по-арабски звучит «кальб». Единственные слова, которые звучат похоже — это «квальб», что означает сердце, и «кааб», то есть пятка. Но Рамсгейт пишет, однако, что он нашел собаку. Он не говорит, что это в конце концов оказалось чем-то другим, например сердцевидной скалой, или что он ошибся, полагая, что речь идет о собаке.

— И все-таки у меня есть сомнения. Думаю, было бы наивно предполагать, что гробница находится в каньоне.

— Этого я никогда не утверждал, мистер Холстид, но это место не хуже любого другого подходит для поисков. Мы нашли следы стоянки Рамсгейта и, по всей вероятности, даже его самого. В своем дневнике он сообщает, что перенес лагерь, чтобы быть поближе к гробнице. Теперь мы нашли его лагерь, и поэтому я полагаю, что мы не очень далеки и от гробницы.

— Одно мне не дает покоя, — проговорил Рон, облизывая с ложки остатки рисового пудинга.

— Что же?

— Дневник, — ответил он. — Если люди паши действительно все сожгли, даже тела, каким образом дневник в целости и сохранности оказался за пределами Египта?

…Когда Марк вышел из палатки, солнце уже клонилось за горизонт. Он глубоко вздохнул, поднял руки и встал на цыпочки, как будто хотел дотянуться до неба цвета лаванды. Чуть поодаль, на краю лагеря, Абдула и гафиры, стоя на коленях лицом к востоку, клали поклоны. Рядом со своей палаткой, тоже стоя на коленях на тонкой циновке, Хасим ель-Шейхли читал четвертую молитву дня. Из фотолаборатории доносилась тихая и успокаивающая мелодия. Среди руин рабочего поселка виднелся свет костра.