Сорок лодок, занятых на строительстве дамбы, привозили гранит из каменоломни, расположенной выше по течению реки. Борта лодок приходилось укреплять досками, чтобы камни не прорвали шкуры. Лодочники имели хорошую физическую подготовку, получали за свой труд больше, чем простые рабочие, и держались с несвойственным другим гражданам «второго сорта» достоинством. Они даже создали собственную гильдию и гордились принадлежностью к ней.

По счастливому стечению обстоятельств моим компаньоном был бонпо из Традуна. В его обязанности входило каждый вечер выдавать зарплату рабочим. Мы отнюдь не забыли друг друга и часто беседовали об ужасном для меня и Ауфшнай-тера времени жизни в Традуне. Нынче оно.вызывало смех. Впервые судьба свела нас с бонпо, когда он в сопровождении двадцати слуг совершал инспекционную поездку. Кто бы мог тогда подумать, что нам придется работать бок о бок и в определенной мере я стану его начальником? Потрясающий факт – с момента нашей первой встречи уже прошло четыре года! Четыре года, за которые я наполовину превратился в тибетца! Я часто ловил себя на типично тибетских жестах, много раз виденных и подсознательно имитируемых мною. Поскольку задача строительства заключалась в защите сада его святейшества, моими начальниками были монахи высшего ранга. Правительство тоже проявляло большой интерес к моей деятельности. Несколько раз кабинет в полном составе, с секретарями и слугами, приезжал посмотреть на состояние работ, поздравлял нас обоих с достигнутыми успехами, дарил почетные шарфы и деньги. При этом рабочие тоже получали денежные вознаграждения и полдня отпуска. Дамбу закончили уже в июне, и как раз вовремя: вскоре начались первые паводки. В тот год уровень воды поднялся очень высоко, но беды не случилось. На защищенной от разлива реки земле мы посадили ивы; их свежая зелень сделала Летний сад еще более прекрасным.

Занимаясь возведением дамбы, я часто получал приглашения высоких монастырских чиновников поужинать и провести ночь у них. Мне, первому европейцу, имевшему право оставаться в Потале и резиденции Летнего сада, выпала возможность вдоволь полюбоваться великолепными фруктовыми и хвойными деревьями, привезенными со всех концов Тибета. Главный садовник следил за цветами и деревьями и поддерживал дорожки в чистоте. Парк окружала высокая стена, но посетителей, одетых по-тибетски, туда пускали. Два охранника осматривали гостей у ворот, чтобы ни одна европейская шляпа или ботинок не оказались в саду. Стража вежливо дозволила мне не соблюдать это правило в обычные дни; и лишь когда проводились приемы, я потел под отороченной мехом тибетской шапкой. Знатным людям четвертого ранга охранники салютовали оружием; меня тоже удостаивали такой чести.

В середине парка располагался личный сад Живого Будды, обнесенный высокой желтой стеной. Вооруженные солдаты бдительно стерегли два входа, через которые, кроме его святейшества, пропускали только настоятелей монастырей, назначенных его опекунами. Туда не допускались даже министры кабинета. Сквозь листву виднелись позолоченные крыши храмов, доносились крики павлинов. Никто не знал, что делалось внутри святилища. Многие паломники истово кланялись ему и проходили по тропе, огибавшей святое место. На близком расстоянии друг от друга размещались встроенные в стену собачьи будки. Длинношерстные псы поднимали неистовый лай, если кто-нибудь подходил слишком близко. Поводки, сплетенные из шерсти яков, не позволяли собакам наброситься на людей, но хриплый лай звучал диссонансом в этом спокойном мире. Позже, получив разрешение входить в секретный сад, я подружился, насколько возможно, с его зубастыми сторожами.

Ежегодно на огромной каменной сцене за пределами внутреннего сада устраивали театральные представления. Посмотреть пьесы собиралось огромное количество народа. Спектакли играли семь дней, с восхода до заката, труппы актеров-мужчин. Практически все пьесы посвящались религиозным темам. Актеры не являлись профессионалами.