- Ну? - подбодрила я Свету, когда та проскользнула за столом на угловой диванчик и, ссутулившись, устроилась на нем.

Вместо ответа она вытащила что-то из кармана джинсов, со стуком положила на стол и вдруг громко зарыдала, некрасиво отвесив нижнюю губу. Я растерялась и вместо того, чтобы попытаться утешить ее, стала разглядывать вещицу, которую достала Света.

Это был довольно аляпистый кулон-трилистник бутылочно-зеленого цвета со странно вытянутым ушком для цепочки. Мелкие стекляшки, оправленные в желтый металл, напоминали чешую. Какое-то смутное воспоминание закопошилось в голове, но так и не смогло преодолеть стадию желеобразной амебы.

Света продолжала завывать и всхлипывать, громко шмыгая носом.

- Послушайте, - я тронула ее за плечо. - Давайте-ка сначала выясним, кем вы мне приходитесь. Не знаю я никакой Светы Зиминой. Видите ли, я в нашем семействе что-то вроде архивариуса и генеалогическое древо примерно представляю. Вы кто, а?

Светины слезы моментально высохли.

- Знаете, Ольга Игоревна, - она воинственно задрала нос, - я до вчерашнего дня тоже о вас ничего не знала. Хотя в нашем семействе я тоже что-то вроде архивариуса. И не вроде тоже. Потому что закончила историко-архивный институт. У вас древо это самое есть? Ну, на бумаге?

Древо у меня было в компьютере, но имелся и парадный вариант, предназначенный для показа гостям: свиток трехметровой длины. Вернее, ширины, потому что закопаться в глубину веков дальше середины XIX века мне пока не удалось. Я добросовестно зафиксировала все, что удалось вытрясти из бабушек и дедушки (они у меня еще живы), а дальше надо ехать в Тамбов, Саратов, Новгород, Тверь и в Хохляндию или хотя бы писать туда письма с запросами. Рыться в областных архивах, где хранятся все сведения, начиная с XVIII века. А если еще раньше - то в Москве, в Центральном архиве. Может быть, как-нибудь потом, говорила я себе. Когда времени будет побольше. И денег, потому что генеалогия – хобби довольно дорогостоящее.

Света с жадностью размотала свиток, равнодушно скользнула глазами по Лешкиной родне, по украинским родственникам бабушки Веры, по Климовым, Копытиным, Александровым, чуть задержалась на Громовых и радостно ткнула пальцем туда, где расположилась ветвь Калединых.

- Вот! - завопила она. - Да у вас тут вообще ничего нет. А вот этого нет у меня. Ух ты! Надо мне все это будет потом перерисовать.

Тут она схватила валявшуюся на подоконнике ручку и начала чертить прямо на свитке, который я делала не один день: сначала сводила все ветви в одном файле, потом распечатывала и клеила.

- Смотрите! Вот Андрей Кириллович Каледин. Он наш с вами прапрадед. Я даже не знала точно, сколько у него детей было. Значит, семь.

- Семь - это которые до взрослости дожили. А сколько всего - не знаю.

- Ага-ага, - рассеянно кивнула Света, продолжая возюкать ручкой по чертежу. - Вот мой прадед, Григорий Андреевич. А дальше у вас пустое место.

Она была права. Про Григория Андреевича дедушка Ваня ничего не знал. Только то, что он куда-то уехал из Вараксы, еще до революции. Вообще-то в нашей родословной «белых пятен» немало. Выглядит это так. «А у дядьки Спиридона было шесть детей от первой жены и четверо от второй, да у той второй еще от первого мужа своих было трое», - рассказывала бабушка Вера. «А как их звали?» - «Да Бог их знает». И я чертила на схеме тринадцать квадратиков с вопросительными знаками. Правда, показательный чертеж пустыми квадратами старалась не перегружать.

- Он женился на Галине Петровне Карповой, и у них родилась дочка Анна. Анна вышла замуж за моего деда, Сергея Ивановича Кириленко, и у них было двое детей: моя мама Антонина и тетя Лида. Мама вышла замуж за Николая Владимировича Зимина, родилась я. А тетя Лида вышла за Олега Гавриловича Шахова, у них родился сын Максим, - тут Света снова истерично всхлипнула.