Ворвавшись в дом, Бриттани стремительно взбежала на второй этаж и принялась срывать с вешалок одежду. В сумку без разбору летели футболки, джинсы, носки, трусики, платья…

Мать встала в дверях, сложив руки на груди, поджала губы.

— Могу я спросить, куда это ты собралась?

— Я уезжаю. Радуйтесь, теперь я перестану вас всех раздражать.

— Девочка, не говори чушь. Как ты можешь уехать, если…

— Мне девятнадцать лет. Я собираюсь учиться в Остине или Хьюстоне, потом найти работу и поселиться в каком-нибудь нормальном месте, ясно? Нормальном!

— Ясно, не кричи. В принципе это хорошее решение, но зачем делать все так скоропалительно? Для начала надо подыскать тебе жилье в Остине, понять, сколько нужно денег…

— Я не возьму у вас ни цента, мама. Вы слишком часто называли меня тунеядкой и лентяйкой — я докажу, что всего могу добиться сама. Без вас.

— Понятно. И отца не подождешь? Хотя бы попрощаться?

Бриттани закусила губу и упрямо мотнула головой.

— Он приедет через несколько дней. Я не могу ждать. Я позвоню, как устроюсь.

Она спустилась вниз, мать молча шла следом. На пороге дома мать остановилась и произнесла изменившимся, странным голосом:

— Возможно, ты совершаешь большую ошибку — а возможно, делаешь единственно верный шаг, девочка. Дай бог, чтобы второе. В любом случае, когда остынешь и перестанешь злиться, помни, что здесь твой дом. Мы с отцом любим тебя и хотим, чтобы ты была счастлива. Не уезжай с обидой в сердце, Бриттани. Пожалуйста.

Что-то щелкнуло в груди, в носу стало горячо и больно, на глазах закипели удивительно жгучие слезы. Бриттани Кларк порывисто обернулась и кинулась матери на грудь.

Они простояли на крыльце несколько минут, а потом Бриттани сбежала по ступенькам и села в машину.

С Мисчиф-Крик было покончено.

Отца она нашла там, где и должна была найти — на кукурузном поле старого Айвенса. Отец помогал старику, поскольку тот уже не в силах был управляться с трактором.

При виде подъезжающего «форда» отец заглушил мотор трактора и вылез из кабины. Был он высокий, костистый, дочерна загорелый, и странно прозрачными выглядели на скуластом лице голубые глаза.

Бриттани подошла, остановилась напротив, склонив голову на плечо и кусая губы.

— Па… Я уезжаю.

— Ты же только приехала.

— Я насовсем уезжаю. В Остин. Учиться.

Отец снял потрепанную шляпу, почесал в затылке.

— Ну и правильно, дочка. Наверное.

— Я… приехала попрощаться.

— Что ж, и это правильно. Доброго пути тебе и удачи. Деньги…

— Не надо. Я буду работать.

— Смотри. Учти, если что, Мэтт давно зарится на мою делянку возле леса, я в два счета ее продам, так что денежки будут. Ты сразу звони, если понадобятся.

— Пап…

Он вдруг шагнул к ней, сгреб здоровенной ручищей, прижал к мокрой от пота, пропахшей пылью и сеном рубахе. Другой рукой, корявой и шершавой, погладил по волосам.

— Давай, девонька. Все у тебя получится, и все будет хорошо. Сам я не учился, а теперь жалею, так что ты уж давай за нас двоих. И не сердись на мать, Брит.

— Мы помирились…

— Вот и правильно. Она любит тебя очень, просто характер у нас с ней… На меня тоже не сердись. По-ученому я не умею, но скажу так: ежели кто тебя обидит или ежели тебе понадобится помощь — ты только скажи. Просто позови. Доча моя маленькая. Моя большая маленькая доча…

Больше ничего не было сказано. Двое стояли обнявшись, и лениво шелестели вокруг листья кукурузы, да трезвонил в раскаленном небе невидимый жаворонок.

Потом Бриттани поцеловала отца в щеку и села в машину, настрого запретив себе оглядываться.