|
Не стоит, однако, поспешно заключать, что автор затворяется в башне из слоновой кости. Дело в том, что Эрнст Юнгер, как и многие другие журналисты, писатели и философы, чьи имена регулярно всплывают на страницах дневника, выступал интеллектуальным представителеям широко распространенного в эру Аденауэра консервативного умонастроения. После войны многие правые интеллектуалы, лишившиеся в результате оккупационной политики — кто-то на время, кто-то навсегда — своего прежнего статуса, естественным образом ощущали одиночество и в равной мере причастность общему делу «другой Германии». Позднее Юнгер демонстративно подчеркивал, что не читал немецкой литературы, выходившей после «года трех кайзеров» (1888). Оказавшись перед необходимостью воссоздания среды для общения, немецкие правые интеллектуалы в конце 1940-х — начале 1950-х гг. избрали «эзотерическую коммуникацию», которая заключалась не только в игнорировании «демократической» прессы, но и в создании собственных журналов, а также культивировании личных связей с помощью корреспонденции и частных встреч. Стратегия эзотерической коммуникации неизбежно предполагала отказ от любых форм политической активности, сопровождавшийся убежденностью в том, что «пространства для самостоятельной германской политики больше не существует». Однако это вовсе не означало отсутствия собственно консервативной критики культуры, которая во многом формировала публичное пространство дебатов в Федеративной Республике накануне и после событий 1968 г. Процитируем лишь несколько наиболее характерных замечаний Юнгера:
О войне: «Ответной реакции в виде крайнего скепсиса было не избежать. Проявления его нам известны: отвращение к мундиру, флагу, гимну, идеалу боевого рыцарства. К тому же чувство вины — здесь в отношении китайцев — обморочное застывание в низком моральном поклоне… Духовное положение молодого поколения после проигранной войны сходно с немецким — в то время как в странах-победительницах, в Америке, в России, даже во Франции, еще есть герои, например, герои Красной армии, освобождения, сопротивления, побежденные в этом отношении оказываются "далеко впереди". То, что еще осталось от традиций и этических обязательств, выкорчевывалось с огромным старанием. На отходах собираются навозные мухи» (3-12 августа 1965 года). О проблеме «немецкой вины»: «Мир вошел в такую фазу, в которой один отцеживает от нечистой совести другого. Доилыцик совести, новая профессия. Этим живут народы, партии и одиночки, даже философы. И это тоже не улучшает дело и бьет мимо; мне негры были и есть приятны» (20 ноября 1966 года). О свободе печати: «Подтверждение духовной свободы начинается только там, где о свободе прессы давно уже нет и речи» (2 октября 1967 года). Этот стиль оставался характерным для право-консервативных интеллектуалов и после их возвращения в публичное пространство. И все же поразительно, что стратегия подчеркнутого изоляционизма, избранная Юнгером, в ретроспективе оказалась чрезвычайно эффективной и, в конечном счете, способствовала его реинтеграции в канон современной немецкой литературы. Но задел, собственно, был положен еще в 1982 г.: через год после выхода второго тома «Семидесяти», «спорный» (umstritten) немецкий писатель Эрнст Юнгер стал обладателем престижной литературной премии им. Гёте г. Франкфурта-на-Майне. Почему мы говорим не об интеграции, а о реинтеграции, которая происходила действительно долго и не без серьезного сопротивления со стороны либерально-демократической общественности? Здесь следует иметь в виду одно немаловажное обстоятельство. Автор, который возвращается к систематическому ведению дневника в 1965 г., в то время отнюдь не являлся аутсайдером немецкой литературы. Даже наоборот. Он был обласкан прессой, издавал вместе с европейской знаменитостью, антропологом и религиоведом М. |
