Палий снова встал на ведро.

— Ой, и хорошая горилка, смачный пирожок. Добрая душа у тебя, Януш, долго вспоминать буду.

— Пане пулковник ко мне когда-то тоже бардзо добрый был. Когда казаки шли на Вену через наше село, какой-то пьяный хотел отнять у меня последнего коня, а пан пулковник не дал, он в хату заходил воду пить, гостинцы давал детям, Помнит, пане пулковник?

Палий никак не мог вспомнить то, о чем говорил Януш, однако сказал, чтобы не обидеть:

— Как же не помнить — помню. А теперь почему ты не в своем селе?

— Забрал меня с собой в замок пан Замойский. Жена и дети там остались.

— Не знаешь, Януш, что делается в Фастове?

— Не знаю. Еднак знаю, что паны из Подолии тикают, Ну, хай пан курит на здоровье, а я пойду, — управитель хватится, обоим беда будет.

— Спасибо, Януш.

Палий оторвал кусок бумаги, свернул цыгарку и с наслаждением затянулся душистым крепким дымом.

Теперь полковник каждый день читал принесенную Янушем книжку, которая оказалась «Александрийской войной» Цезаря, без переплета и титульного листа.

Через два дня Януш пришел снова и подал завернутый в полотно хлеб, кусок сала и две большие луковицы.

— Что нового, Яиуш? — спросил Палий.

— На той неделе хлопы из нашей деревни дрова привезут в замок. Я уже говорил с одним. Пусть пан пулковник будет ожидать. Решетку вынем. Это легко сделать. Ты в замке спрячешься, а через ночь уйдешь.

— Януш, а стража?

— Жолнера, который будет на часах, мы свяжем, а потом…

Януш не договорил. Он оторвался от окошка и метнулся в сторону. Возле замка проходил часовой.

На третий день Палий уснул над книжкой, забыв ее спрятать под солому. Утром надзиратель увидел книжку и кликнул охрану; при обыске нашли и табак. Несмотря на просьбы охраны, которая боялась, что ей за недосмотр крепко попадет, надзиратель отнес книжку и табак региментарию Дружкевичу. Тот приказал привести Палия в зал, где он всегда чинил допросы. Когда Дружкевич вошел в зал, там уже были все помощники региментария и гости — окрестные шляхтичи.

— Вот на, полюбуйся, — бросил Дружкевич на стол перед Вильгой «Александрийскую войну». — Хлоп развлекается. Кто бы мог ему это передать и зачем? Пусть уж табак… Мне прямо не верится, чтоб он ее читал, хотя надзиратель говорит, книжка была раскрыта.

Жолнеры ввели Палия. Он был оборван, худ, из-под нахмуренных бровей строго смотрели смелые глаза.

— Что ты с книжкой делал? — спросил Замойский.

— Рвал на цыгарки.

— Кто тебе ее передал?

— Какой-то шляхтич из драгун.

Вильга переглянулся с комендантом замка.

— Неужто и среди нас есть нечисть? — пододвинулся к Дружкевичу Вильга и прошептал: — Разберись, а то чего доброго…

— Сам знаю, — отвернулся Дружкевич.

Он не любил Вильгу: знал, что тот, стремясь стать региментарием, уже не раз нашептывал королю, что, дескать, региментарий не умеет прибрать к рукам фастовеких хлопов и только дразнит их, а вот он, Раймонд Вильга, быстро укротил бы это быдло.

— Слушай, ты, — обратился к Палию комендант замка, — хоть ты и не признался нам, мы все равно знаем, зачем ты в Киев ездил и куда письма писал.

— Я своими глазами тебя там видел, — отозвался из угла какой-то шляхтич.

— Плохо, что я тебя там не видел, — обернулся к нему Палий, узнав киевского судью Сурина, который, слушая допрос, играл в шахматы с каким-то паном.

Палий огляделся и умолк, понимая, что бросает слова на ветер.