Позвали ужинать. Уже спускаясь к речке, Палий сказал Пашковскому:

— Боязно итти на Очаков, не случилось бы беды. Однако сегодня еще посоветуемся, как вернее ударить. Эх, если б мурза вышел в поход!..

А мурза вовсе не собирался никуда выступать. Он сидел в это время на обеде, который давал в честь похода на Украину. Сам он оставался в крепости, в поход с Опитой отправлял Осман-пашу.

Мурза разлегся на софе и с наслаждением потягивал дым из кальяна. Тут же на подушках сидели и полулежали гости. Обед кончался, с низеньких, как скамейки, столов слуги убрали почти нетронутый набаб и поставили халву, изюм, ароматный густой шербет и другие сладости. В самом углу на ковре лежал Осман-паша, в синих шароварах, в пестрой тканой шелковой куртке, сверху донизу усеянной золотыми пуговицами. С наслаждением вытянув онемевшие ноги в ярко-желтых, с загнутыми носками, сафьяновых сапогах, он делал вид, будто пристально следит за игрой в шахматы. Но Осман-паша даже не видел фигур, хотя все время смотрел на доску. Только изредка бросал из-под нахмуренных бровей мимолетные злобные взгляды на мурзу. О, как отвратителен был ему мурза с его черным жиденьким чубом и такой же бородёнкой, приплюснутым носом и хитрыми узкими глазками под высоко поднятыми бровями!

Паша не мог больше смотреть, он поднялся и вышел из дивана. Прошел по узкому длинному коридору и поднялся по лестнице на Соколиную башню. Посмотрел сверху на сад мурзы. В мраморном бассейне с фонтаном, обвитом густой зеленью, плавали лебеди. От высоких тополей веяло приятной прохладой.

«Он будет прохлаждаться здесь в тени и слушать песни невольниц, — подумал Осман-паша, — а когда я вернусь из похода, почти весь ясырь и лучших полонянок заберет себе».

Старая обида вновь закипела в сердце…

Случилось это лет двадцать назад в Бахчисарае на невольничьем базаре. После удачного набега на Кавказ базар был люден и шумен. Осман, тогда еще молодой, тоже пошел посмотреть на живой товар, послушать игру на теорбе. У самых крепостных стен бурлило людское море: здесь продавались невольники и невольницы всех возрастов. Крики, свист нагаек, скрип арб, голоса дервишей — все слилось в один сплошной рев. Осман, сопровождаемый слугами, пробирался под навесы, где находился отборный товар.

Накрашенные, натертые ароматными мастиками, сидели под навесами красивые полонянки. Осман бросал на них равнодушные взгляды и проходил дальше. Неожиданно остановился, пораженный: на него пристально глядели синие грустные глаза черкешенки. Такой красоты ему еще не приходилось видеть.

«Она будет украшением моего гарема», — сразу решил Осман.

— Сколько? — спросил у джелаба.

Купец замахал руками, выхваляя свой товар. Осман перебил его:

— Сам вижу. Сколько?

Он уже доставал деньги, когда услышал за спиной:

— И эту!

— Как? — вскипел Осман. — Она уже куплена.

Невысокий, богато одетый бек решительно махнул рукой:

— Я ее покупаю. — И, смерив Османа с ног до головы насмешливым взглядом, добавил: — Она создана для того, чтоб играть на теорбе, а не собирать в степи кизяк.

Краска залила лицо Османа, но он заметил, как угрожающе смотрят на него аскеры из свиты незнакомого бека. Позднее, когда его послали сардаром в Очаков, он узнал, что дерзкий богатый бек был ногайский мурза. Судьба привела их в один город. Осман часто видел в саду у мурзы ту черкешенку, но постепенно обида забывалась.

Но вчера…

У мурзы не было от черкешенки детей, и он решил, по старому обычаю, подарить ее кому-нибудь из подчиненных. И, словно на посмешище, подарил ее именно Осману. Мурза попросту выбросил ненужный ему хлам. Паша видел, как даже слуги фыркали в кулаки, когда он в ответ на милость мурзы произнес обычное: «Твое благоволение доставляет нам счастливую жизнь, молю за тебя аллаха…»

Паша заскрипел зубами, отгоняя назойливые воспоминания.