«Ведомости Озёрского уисполкома» от 11 июня 1920 г.

— Тпр-р‑ру! Да стой ты, идолище! — Угрюмого вида мужик в засаленной телогрейке поверх серой косоворотки из дешёвого ситца и грязных штанах, заправленных в солдатские сапоги, спрыгнул с подводы, взял лошадь под уздцы и похлопал по морде. — Стой, кому говорю!

Лошадь — старая, видавшая виды кобыла неопределённой серовато-гнедой масти — презрительно покосила глазом и фыркнула.

— Ну, наконец-то, Игнат!

Из леса на дорогу выбрались двое: молодой парень с круглым глуповатым лицом и чернявый мужчина лет тридцати, с хитрым, неприятно бегающим взглядом тёмных глаз. Парень был одет по-деревенски: рубаха с суконной поддёвой, картуз да самотканые портки. А его хитрован-напарник, судя по одёже, был из городских: австрийский серовато-зелёный френч поверх синей косоворотки, довоенные диагоналевые брюки галифе, коричневая — блином — кепочка. И чем-то он походил на бывшего буржуйского премьера Керенского, то ли френчем, то ли — скорей — причёской: такой же треугольник на лбу, ёжик, как был у Александра Фёдоровича.

— Тьфу ты, жара! — Сняв кепку, хитрован вытер выступивший пот и, глянув на кобылу, хмыкнул. — Лошадёнка-то сдюжит?

— Сдюжит, Хаснатый, сдюжит, — пообещал угрюмый. — Большевички с ней по продразвёрсткам ездили.

— А-а‑а, ну раз та‑ак…

Хаснатый — то ли это фамилия была такая, то ли кличка — глумливо скривился и повернулся к парню:

— Точно они там вдвоём? Никого больше нету?

— Да никого, гы. — Селянин глуповато моргнул. — С утра, как ты велел, захаживал, спрашивал — не надо ли, мол, плотничать? А сам глазьями-то — везде, гы!

— Ишь ты, везде… Ох, Гунявый, Гунявый, хорошо б, коли так… — Хитрован нахлобучил на голову кепку и глянул на небо. — Темнеет уже.

— Темнеет. — Угрюмый Игнат потрепал кобылу по холке. — Думаю, робяты, — пора… А в усадьбе точно поживиться есть чем? Неужто не разграбили мужички?

— Не разграбили, — торопливо ответил Гунявый. — Не трогали наши баб графских, ничего от них плохого не видели, вот и не трогали. Так что ежели есть сокровища, то тут они.

— И большевики не взяли?

— Большевики тоже не лезли.

— Почему?

— Может, графиня их того… — Парень скабрёзно ощерился. — Уговорила?

— Антиресно, оружие у этих баб есть? — Исполняя приказ, Игнат привязал лошадь к старой осине, невдалеке от лип, что росли близ усадебной ограды. — Если нету… так я бы их обеих того… спробовал бы. Дочка-то графини — красивая. Да и сама она…

— Может, и спробуем, — сплюнул под ноги хитрован. — Коли по-быстрому провернём всё. А так — покуда вывезем, покуда в лесу всё спрячем — время-то о‑го‑го.

— Ох, мудёр ты, Хаснатый, — вроде бы и со всем уважением, но не особенно-то уважительным тоном промолвил Игнат. — Мудёр.

Хитрый мужик был Хаснатый, как говорили — с вывертом. В деревне к нему относились с опаской, не шибко-то доверяли — хитрован был из городских, а городские деревенских, ясное дело, завсегда норовят обвести вокруг пальца, с того, суки гладкие, и кормятся. Хотя… это ведь Хаснатый весь план налёта придумал, что есть, то есть. Всё и обсудили ещё вчера, загодя, заедая малую толику самогона шматком пахучего сала. Много не пили, потому как на дело идти и головы нужны ясные.