— Спрячем подводу в лесу, рядом с усадьбой, — учил Хаснатый. — Сами, как стемнеет, незаметно пробираемся во двор, выставляем раму — вот уже и в людской, а там… А там будет дело! Всё берём быстро, без суеты: сначала связываем старую графиню, потом — малую. И быстренько — по комнатам, по барским покоям…

— А ежели они супротивляться начнут, кричать?

— А ножик у тя на что, Гунявый? Иль уж хотя бы кулак.

— Понял… — Парняга немного помолчал и влез снова. — Мужики говорили, мол, в усадьбе оружия до хреноватой матери.

— Так и мы, чай, не пустые пойдём! Обрез, три «нагана», ножи — что, с двумя бабами не сладим?

— Так и у них могеть…

— Что «могеть», Гунявый? Пулемёт они на чердаке прячут, что ль?

— Пулемёт, не пулемёт, а то, что старая графиня с нечистой силой дружбу водит — факт! Мужики говорили…

— А при чём тут пулемёт — и нечистая сила?

— Дак я так, к слову…

…Про нечистую силу Гунявый, чтоб ему пусто было, вспомнил и сейчас, едва только налётчики подошли к липам — больно уж зловеще выглядела усадьба на фоне кровавого закатного неба: красные, словно глаза вурдалака, сверкали вечерней зарёй оконные стёкла мансарды, корявились кривоватыми лапами росшие невдалеке сосны, словно крышка гроба, торчала крыша амбара, а чуть левей, чёрными выпяченными рёбрами тянулись вверх стропила выгоревшего пару лет назад флигеля.

— А ну, хватит нечистую поминать, кому сказано! — подходя к ограде, злым шёпотом предупредил Игнат. — Накличешь ещё, дурень. Ну? Чего хмыкашь-то?

— Да не хмыкаю я, дядько Игнат. Колокольчики вспомнил.

— Какие ещё, к ляду, колокольчики? — Угрюмый сплюнул. — Не, ты слыхал, Хаснатый? Вот дурень. Вот дурень-то! Ох, чувствую, зря мы его с собой взяли — управились бы и вдвоём.

— Ничего, Игнате. Нож да обрез лишними никогда не бывают. Да и силёнкою Гуняву нашего Господь не обидел… не знаю, как там чем другим. — Хитрован покосился на спутника. — Так ты к чему колокольчик-то вспомнил, паря?

— К богатству! — ответил тот.

— К чему-у?!

— Колокольчики-то не простые — серебряные, — громким шёпотом объяснил Гунявый. — Я, как со двора уходил, сам слыхал, как старая графиня молодой про них говорила. Ещё подумал — антиресно, сколь в них серебра-то?

— Сыщем, не боись! — Хлопнув парня по плечу, Хаснатый негромко рассмеялся. — И колокольчики сыщем, и всё серебро заберём! Чую — удача ныне с нами!

Осторожно пробравшись задним двором, за сараями и каретной, налётчики замерли возле окна. С минуту прислушивались, вертели головами, а потом Игнат, вытащив нож, в два счёта выставил из пазов раму.

— Х-хэк! Всего-то и делов. А ну, подмогните-ка!

Раму осторожно поставили наземь, в траву. Образовавшийся проём глядел на пришельцев недобро, отпугивая мёртвой глухой тишиной и мраком.

— Темновато чегой-то. — Гунявый сглотнул. — Совсем темновато…

— Ты, паря, про фонарь забыл.

— Ах да, фонарь! Не пора ль вжечь?

— Не пора! Сперва залезем. — Потрогав рукоятку сунутого за пояс нагана, Игнат размашисто перекрестился и поплевал на руки: — Первым пойду, а вы покуда здеся… Огляжусь — свистну.

— С Богом, Игнат!

Хмыкнув, мужик ловко забрался на подоконник и…

И вдруг весь проём окна, шипя, окутала пелена жаркого тумана! Да что там жаркого — горячущего! Горячущего и резкого, как будто трубу в паровозе сорвало.