— Почитай мне, Митя.

Он молчал.

Тяжело вздохнув, она сказала:

— Я больше не буду.

Он не ответил.

— Я больше не буду! — сказала она с отчаянием. Ответа не было.

— Ну-у, Митя! — протянула Аня.

Он резко повел плечом, встал и отошел к окну. Даже его спина говорила: «Не прощу. Отстань! Бабье, куриный народ».

Саша смотрела на него — большого, широкоплечего. И на Аню — маленькую, худую, в линялом фланелевом платьишке. Прядь светлых волос свешивалась на лоб, а губы были как ниточки, она их крепко стиснула. От обиды? Чтоб не заплакать?

— Митя! — сказала Саша. — Пойдем погуляем.

— На улице дождь, — ответил он, не оборачиваясь, — какое гулянье!

— Мне надо с тобой поговорить, — тихо ответила она, но голос ее звучал повелительно.

Он посмотрел на нес пристально, с удивлением и молча подал ей пальто.

Хлестал дождь. Они шли по улице молча. Наконец он спросил:

— Ты, кажется, хотела что-то сказать?

— Хотела. И скажу. Я думаю, не стоило бы тебе срывать свою злость на девчонке. Ты военный. Солдат. А она… не стыдно тебе?

Она почуяла, что он сжался, плечо и рука рядом словно одеревенели. Она продолжала безжалостно:

— Я думала, ты любишь ее…

— Люблю, — сквозь зубы ответил Митя.

— Так не любят.

— А где это сказано, как надо любить?

Она продолжала, не слушая:

— Так не любят. Когда любят — прощают, когда любят — жалеют. И не молчат. Не копят обиды. Мы с Юлей — мы никогда не ссорились. А почему? Мы никогда ничего не держали за пазухой, мы сразу говорили, если…

— «Мы с Юлей», — сказал он. — Ох уж этот детский сад. Вы с Юлей!

— И… и с Лешей тоже, — она не посмела сказать «с Андреем». — Нельзя молчать, когда любишь.

— О да, вы специалисты в области чувств — и ты, и Юля, и особенно Леша. Боже мой, почему это дети и женщины так любят выяснять отношения?

— Не смей так разговаривать со мной, — Саша остановилась. — Я могу плохо сказать, могу бестолково сказать, пускай я глупая, но я правду говорю. Скажи, разве у нас с тобой сейчас так, как прежде? Как должно быть?

— А разве мы прежние? — тихо сказал он.

— Я — такая же, как была, — ответила Саша с отчаянием, — а ты — вот ты действительно другой. И я вижу, до тебя не достучишься.

— Скажи, у Москвина был хороший характер?

До сих пор он говорил сухо. Сейчас в его голосе прозвучало бешенство.

— У Андрея? — Похолодев, Саша остановилась, провела рукой по глазам.

— Да, хороший.

— А у меня плохой. Отвратительный. И я должен был сказать тебе об этом давно. Потому что…

Но она уже не слышала. Ступая по лужам, не замечая дождя, она почти бежала к дому.

…Ночью, прижавшись щекой к подушке, Саша думала о том, что случилось. Сейчас пойму, — говорила она себе, крепко закрыв глаза. А что тут понимать? Все ясно, надо только заставить себя поглядеть правде в лицо.

Дождь стучит в окна. Сквозь мгновенный хрупкий сон Саша вновь и вновь слышит неприязненный голос.