Покашляв в кулак, Бессонов неожиданно остановился, резко повернулся к парням.

- А зачем, собственно, нам подниматься в квартиру? Мы можем разобраться и здесь. Вот мой дом, вы его видите. Это мои соседи, - он обвел рукою пространство, захватывая не только старушек, но и всех, кто находился в огромном вечернем дворе, даже трех бомжей, лениво роющихся в трех мусорных баках, и двух страдальцев, разбиравших старый "жигуленок", ещё первой модели. - Так что вам все понятно...

- Не все, - недовольно проговорил Антон. - Может, придется поспорить. Так что же, все должны быть свидетелями нашего спора?

- Мы будем спорить тихо.

- Тихо не получается, - поддержал напарника Егор. - Это как в том анекдоте: тихо-тихо попоем, тихо-тихо постреляем. Нет, дядя, не то, все не то... Пошли к тебе домой.

Антон угрожающе придвинулся к Бессонову, и тот очень ясно почувствовал опасность, исходящую от него. От этих кожаных плечей, от широкой груди, расстегнутой, несмотря на слякотную погоду, до самого пупка, - грудь была широкая, как базарная площадь, на ней даже не сходилась джинсовая рубашка: от широкого низкого лба с выпуклыми надбровными дугами, похожими на два бастиона, способных выдержать удар любого кулака, да что там кулака - кирпича, от сжатых в узкие беспощадные щелки глаз...

Что-то в Бессонове надсеклось, он почувствовал, что Антон берет над ним верх, сыро вздохнул, пытаясь ещё сопротивляться, но сопротивляться уже не мог и согласно кивнул.

Услышал лишь протестующе-надломленный стон жены:

- Коля! - Но на этот стон даже не обернулся.

- Так-то лучше, - раздался следом за стоном насмешливый голос Егора. - Неужели ты, дядя, думаешь, что нас остановят эти божьи одуванчики? Да ни в жизнь!

Бессонов, шедший первым, невольно вздрогнул, будто его с силой ширнули чем-то сзади, замедлил шаг, но не остановился.

- Коля! - вновь раздался голос жены, но Бессонов снова не среагировал.

Он словно бы находился под неким гипнозом, как, бывает, под гипноз змеи в степи подпадает поющий жаворонок: когда он трепыхается в выси, то обязательно следит за землей, выглядывает, что там происходит, и, случается, натыкается на взгляд змеи.

Тогда его тянет на землю, будто на аркане, жаворонок не может оторвать от змеи взгляда, опускается и опускается, верещит, но сделать ничего с собою не может - так и оказывается в гадючьей пасти. Нечто подобное происходило с Бессоновым, он словно бы попал в магнетическое поле, управляющее его действиями, и не мог из этого поля выбраться, крутил головой, злился, прислушивался к неровному стуку своего обмирающего сердца и в какие-то минуты вообще терял контроль над собой.

Когда Бессонов открывал дверь своей квартиры, жена его опять задушенно застонала и вскрикнула:

- Коля! Не надо, Коля!

Но он не услышал её, его будто вырубили, вместо крика до него донесся неясный слабый звук, на который он даже не повернул головы. Егор и Антон, поигрывая плечами, молча ждали, стояли сзади.

Ключ подрагивал в руках Бессонова, не попадал торцом в скважину, а когда Бессонов втиснул его все-таки в прорезь, бородка пошла не туда...

Антон что-то прошипел за спиной Бессонова, а Егор добродушно предложил:

- Может, я помогу?

- Сам справлюсь! - неровно дыша, отозвался Бессонов, - не криворукий!

Но был он криворуким, увы, и сам это понимал и подергивал недовольно одним плечом, и ещё - уголком рта, не понимая, то ли это он ртом специально дергает, чтобы показать непрошеным гостям, что видал он всех их в гробу с ситцевой обивкой, то ли рот сам дергается. Наконец он открыл дверь и первым вошел в квартиру.

В свою квартиру.

Острая тоска неожиданно стиснула ему сердце. Бессонов вздохнул и словно бы переступил через некую невидимую черту, через барьер, за который раньше никого не пускал, дружелюбно улыбнулся и повернулся к гостям:

- Прошу, прошу к нам в дом! - сделал приглашающий жест рукой.