Прочитал Тимоша письмо, и показалась ему Вологда скучнее прежнего.

И день ото дня стали приходить Тимоше на ум всякие невеселые мечтания: «Пошто я не боярский сын, — думал Тимоша. — Пошто ежедень сижу с рассвета до темна в приказной избе, как тюремный сиделец, а другие люди гуляют денно и нощно, и спят на пуху, и едят сладко?» И от всего этого ещё сильнее потянуло Тимошу к единственной отряде — книгам. Долгими вечерами, засветив лучину, читал он Ветхий завет и Новый завет, жития многих святых отцов, пророков, апостолов и мучеников. Разные это были люди: иные рабского и холопского звания, иные царского рода. Жили они в разных странах: в Византии, в Еллинской земле, и в Святой земле, и в Антиохии, и в Риме, а иные и совсем рядом — в Прилуках, в Белозерье, в Ферапонтовом монастыре. Овые вместе с Христом начинали свой путь, овые свершали деяния столь недавно, что их и старики вологодские помнили и знали. Однако было у них у всех нечто общее, сплотившее их всех воедино, в священную дружину, в легион праведных. Была у них вера и за эту веру шли они на кресты, на растерзание к диким зверям, на костры, на пытки. И от этой веры самое страшное мучение было им наградой, ибо верили они, что муками своими спасают не только себя, но и всех человеков, погрязших в грехах и пороках. А муки их, думали они, как свечи, горящие во тьме, освещают путь к вечному спасению.

Чтение очень увлекло Тимошу, и когда у вологодских книжистых людей уже ничего более не оставалось, Тимоша, собравшись с духом, отправился в дом к владыке. Было это в воскресенье, после заутрени, на тринадцатый день Великого поста.

Владыка имел богатую книжницу и только настоятели трех близких к городу монастырей — Спасо-Прилуцкого, Кирилло-Белозерского, и особенно Ферапонтова — могли похвалиться большими чем у владыки библиотеками. Однако, так как все они Варлааму подчинялись, то зная его любовь к книгам, навещая Вологду, часто привозили с собой то, чего не было в книжнице архиепископа.

Варлаам сразу допустил к себе Тимошу и, выслушав его, велел идти за собою в книгоположницу. Тимоша прошел длинный ряд комнат, богато убранных коврами, разными ларями, иконами, вышитыми полотенцами, изразцовыми печами. В трех последних покоях второго этажа и размещалась книжница. Книги лежали в ларях, на подоконниках, на лавках и на придвинутых к стенам столах. В каждом покое у окна стояло по одному креслу с высокой спинкой и подлокотниками и по одной малой деревянной скамеечке для ног. Владыка опустился в кресло, велел:

— Пододвинь скамью.

Тимоша быстро подвинул. Владыка сказал:

— Ну, Тимофей, выбирай, что любо, только знай — из книгоположницы выноса нет. Здесь бери, здесь же и чти. А как прочтешь, я с тобою поговорю: таков ли книгочий, за коего себя почитаешь? И как к вечерне начнут звонить, то ты книгу на место клади и к службе поспешай, а в храме — в тиши и раздумье — господь тебя надоумит о том, что вычитал, верно судить.

Варлаам вышел из комнаты и Тимоша, оставшись один, медленно стал обходить все три покоя, внимательно разглядывая собранные богатства.

Книги были разными — печатными и рукописными, ветхими и совсем новыми, в кожаных, медных, серебряных, дощатых, пергаментных переплетах и просто без переплетов — завернутые в белые холстины. Были книги лицевые украшенные многими рисунками, — были книги, в которых каждая буковка выписывалась с великим тщанием, были — переписанные красками многих цветов, с узорочьем и орнаментами, были сделанные спешно — простой скорописью, выцветшими рыжими чернилами, как пишут писцы в воеводских избах, были книги-великаны — в полсажени, были малютки — всего с ладонь.

Тимоша встретил здесь многих старых знакомых, однако немало было в книгоположиице и таких книг, каких прежде он не видывал. Это были сочинения о недавних событиях: «Казанское сказание», «Временник Ивана Тимофеева», «Сказание Троице-Сергиева монастыря келаря Авраамия: Палицына», «Сказание о бедах и скорбях и напастях, иже бысть в велицей России», а в последнем покое он наткнулся на книгу с прелюбопытным названием: «Царево государево послание во все его Российское царство на крестопреступников его, на князя Андрея Курбского с товарищи о их измене».