|
Семь лет назад в этой клинике Даниэля оперировали по поводу аппендицита… Она все узнала — и маленький садик вокруг раскидистого багряника, и коридор фисташкового цвета, и тесную приемную с блестящей металлической мебелью. Как она тогда волновалась! Ее пустили к Даниэлю сразу после операции, он еще и не проснулся. Почему же сейчас такие строгости? «Посещения запрещены впредь до нового распоряжения». И вот Мадлен ждет уже целых сорок пять минут. Два раза, желая подбодрить родственников, к ним подходила медицинская сестра: ухудшений нет, врач-реаниматор не отходит от больной… Мадлен полезла в сумку за сигаретой и увидела письмо, оставленное для нее Франсуазой на ночном столике. Это письмо ей передал Жан-Марк, извинившись, что вскрыл его: понимаешь, она могла написать, что приняла. И мы тогда сказали бы врачу… Больше Франсуаза никому не написала. Мадлен вспомнила содержание записки: «Прости меня, Маду, за горе, которое я причиню тебе, но я поняла, что не гожусь для жизни. Все мне отвратительно. Я должна уйти. Знаю, мое решение чудовищно, но я надеюсь, Бог простит великий грех, который я совершаю, отказываясь от жизни, данной мне. Несмотря ни на что, я ухожу к нему, полная доверия…»
По словам Кароль и Даниэля, накануне она обедала с ними, потом пожаловалась на усталость, в половине десятого ушла к себе и легла в постель. Она не казалась ни подавленной, ни озабоченной. Утром Мерседес хотела войти в ее комнату, но дверь была заперта. Франсуаза не отвечала на стук, позвали консьержа, и он взломал замок. Филипп был в Лондоне, его ждали дней через пять. За это время, размышляла Мадлен, все образуется… Не уляжется только отчаяние Франсуазы. И как она, такая религиозная, решилась на самоубийство? Отвращение, которое внушала ей связь Жан-Марка и Кароль, не могло объяснить этот безумный шаг. Тут виновато другое чувство, более сильное. Но какое? Разочарование в любви? Патрик? Преподаватель русского языка?.. Не может быть, совсем недавно они с Франсуазой говорили о нем: похоже было, что она слегка увлечена Козловым, но не больше… — Ах, как долго! — вырвалось у Мадлен. — Надеюсь, сегодня нас впустят к ней. — Не думаю, — сказал Жан-Марк. — Когда явился доктор Мопель, она уже умирала. Он немедленно вызвал реаниматора, доктора Коруса, и тот потребовал, чтобы ее поместили сюда. Она до сих пор дышит с помощью аппарата, ей делают уколы стрихнина и других возбуждающих средств, но сознание не возвращается… Даниэль обернулся. Он был бледен, губы его дрожали. Мадлен испугалась, что он сейчас закричит, но Даниэль сдержался и опустил глаза. — Доктор Мопель был на редкость внимателен! — произнесла Кароль своим мелодичным голосом. — К сожалению, ему пришлось уехать, теперь Франсуазой занимается доктор Корус. Он тоже прекрасный специалист! Молодой, энергичный… Светские интонации Кароль раздражали Мадлен, она достала из сумки сигарету и сунула ее в рот. Жан-Марк щелкнул зажигалкой. Мадлен прикурила и затянулась едким дымом, в упор глядя на племянника. В глубине его темно-синих глаз она увидела растерянность, страдание, мольбу. Жан-Марк был в полном смятении. Даже если сестра о нем и не думала, решаясь на самоубийство, он все равно чувствовал себя виноватым. Выпрямившись, Жан-Марк спрятал зажигалку в карман. Кароль не шевелилась. Трудно представить себе, что между ними что-то есть. Кароль уже начинает едва приметно увядать, у нее усталые веки, кожа на шее чуть дряблая, рот зрелой, опытной женщины. А Жан-Марк сама юность. «Чувствительный, нервный, избалованный мальчишка, с нежной и ранимой душой. И рядом с ним циничная, себялюбивая кокетка, которая держит его в узде. Он и пикнуть не смеет. Сейчас ему стыдно, потому что он увидел осуждение в моих глазах. Да нет, наплевать ему. Просто потрясен несчастьем, которое произошло с сестрой. |
