— Вы не поедете на кладбище? — спросил Фредерик.

— Нет, — с сожалением ответила Франсуаза.

Она договорилась с Патриком встретиться в маленьком кафе на улице Жакоб.

* * *

Урок закончился анализом текста. Четко, медленно, подчеркивая ударения, Козлов читал несколько строчек, потом предлагал кому-нибудь из студентов прочесть тот же отрывок и перевести его. После красивой звучной русской речи раздавалось неуверенное бормотание, какая-то каша из гласных и согласных, в которой невозможно было узнать мелодию оригинала. Козлов терпеливо и снисходительно повторял текст снова и снова… Труднее всего чтение давалось Мирей Борделе. Она запиналась, едва шевеля губами.

— Вы произносите «о» как носовое, — сказал ей Козлов. — У русских же оно горловое. «А» у вас звучит слишком неопределенно, слишком вяло… Для французского языка характерны легкие фонетические оттенки, русский же язык более четкий, чеканный… Вам следовало бы поупражняться с магнитофоном.

Он взглянул на часы и дал задание к следующему уроку. Студенты стали понемногу выходить из белого и чересчур натопленного зала. Группа состояла из тридцати пяти девушек и шести юношей. В других трех группах первого курса была та же пропорция. Одни девушки ходили от нечего делать, другие надеялись впоследствии устроиться переводчицами в каком-нибудь учреждении; некоторые изучали русский язык для собственного удовольствия или потому, что происходили из русских семей, кое-кто отдавал дань моде или просто подражал подруге…

Франсуаза собрала тетради и вышла. Углубившись в свои мысли, она пересекла квадратный двор, ничего не замечая вокруг. На протяжении всего полуторачасового урока Козлов казался ей необычно возбужденным. Это было его первое занятие после смерти матери, и утрата, судя по всему, не прошла для него бесследно. Объяснения Козлова были одновременно и более блистательными и более сумбурными чем обычно, он говорил слишком быстро, бросался в неожиданные отступления, не скупился на парадоксы, словно находил удовольствие, сталкивая несовместимые понятия и слова. Резкий тон и сверкающий взгляд заранее пресекали любое сострадание. Вдруг девушка почувствовала, что он идет следом за ней, но не обернулась. У выхода толпились студенты: переговариваясь, они читали листочки, прикрепленные к доске объявлений; здесь можно было узнать обо всем, чем живет институт: кто-то сдавал комнату, кто-то продавал подержанные учебники, кто-то предлагал частные уроки армянского языка, китайского, мальгашского, арабского, русского, румынского… Обменявшись кое с кем несколькими словами, Франсуаза вышла на улицу. Она не прошла и трех шагов, как Козлов нагнал ее.

— Благодарю вас за то, что вы пришли в церковь.

Она смутилась.

— По-моему, это естественно!

— Нет, нет… это… словом, я был очень тронут!

Франсуаза была поражена: перед ней стоял совсем другой человек. Не было больше слушателей, и Козлов снова казался удрученным, измученным и разбитым. Представление окончилось, актер снял маску. Ей так хотелось помочь ему! Но как утешить неверующего? Они свернули на улицу Сен-Пер.