У Апашки прожил я полтора года да перед тем уже полгода скитался по свету вдали от родного дома, и вместе оно привело к тому, что я все чаще про него вспоминал и думал о том, что там оставил; сперва это бывало со мной только по ночам, когда я забирался в свою постель, что раскладывали мне на кухне, но мало-помалу думы делались все длинней и неотвязней, и под конец скука – как выражались в Ла-Корунье – до того мной завладела, что я уж дождаться не мог, когда снова очутюсь в домике у дороги. Я считал, что семья примет меня хорошо – время все излечивает, – и желание возвратиться разрасталось во мне, как грибы в сырости. Стребовав с должников отданные взаймы деньги – получить их cтоило мне кое-какого труда, но ведь без настойчивости никто не добьешься, – я в один прекрасный день распрощался со всеми моими покровителями с Апашкой во главе и пустился в обратный путь, предвкушая его счастливый конец, да только дьявол, чего я тогда еще не знал, за время моего отсутствия распорядился моим домом и женой на свой лад. Сказать начи– стоту, ничего удивительного, что моей жене, молодой и красивой, по недостатку воспитания жить без мужа сделалось невмочь; побег мой – самый большой мой грех, который я не должен был совершать ни в коем случае и за который бог покарал меня, пожалуй, даже слишком жестоко…

(15)

Семь дней истекли с моего возвращения, и жена, которая так ласково – внешне по крайней мере – меня встретила, развеяла мои мечтания, сказав мне:

– У меня из головы нейдет, что я очень холодно тебя приняла.

– Нет, что ты!

– Я ведь не ждала тебя, понимаешь? Не надеялась, что ты вернешься…

– А теперь ты рада?

– Да, теперь рада…

Лолу как подменили, она во всем была другая.

– Ты никогда не забывал меня?

– Никогда. Чего б я вернулся? Жена опять помолчала.

– Два года – срок долгий…

– Долгий.

– За два года земля много оборотов делает…

– Два. Мне один моряк в Ла-Корунье сказал.

– Не говори мне про Ла-Корунью!

– Почему?

– Потому. Чтоб она пропала, Ла-Корунья!

Голос у нее стал гулкий при этих словах, и глаза потемнели, как лес.

– Много оборотов!

– Много!

– А ты тут сиди и думай – может, его за два-то года и бог прибрал!

– Еще что скажешь?

– Ничего!

Лола горько расплакалась. Еле слышно она мне призна-лась:

– У меня ребенок будет.

– Опять ребенок?

– Опять.

Я так и обомлел.

– От кого?

– Не спрашивай!

– Не спрашивать? Захочу и спрошу! Я твой муж! Она во весь голос закричала:

– Хорош муж! Смерти моей желает, на два года бросил, бегает от меня, как от прокаженной! Муж…

– Замолчи!

Да, лучше молчать, мне говорила это совесть. Пусть идет себе время, родится дитя… Соседи начнут судачить о том, как гуляла моя жена, поглядывать на меня свысока, при виде меня шушукаться…

– Позвать сеньору Энграсию?

– Она меня смотрела уже.

– Что сказала?

– Все идет хорошо.

– Да нет, я не про то…

– А про что?

– Так… Надо нам уладить это дело промеж нас троих. Жена поглядела на меня с мольбой.

– Паскуаль, да неужели ты можешь?

– Очень даже могу, Лола. Он не первый.

– Паскуаль, я ни одного так сильно не жалела, у меня предчувствие, что он жить будет…

– На мой позор!

– А может, на твое счастье, люди-то не знают!

– Люди? Как пить дать узнают!

Лола улыбалась, как побитый ребенок, – глядеть было больно.