Чувствую ли я флюиды бывших учениц, наказанных здесь за включение электрического света после комендантского часа?

Я вспомнила слова из «Николаса Никльби», которые нам вслух зачитывала Даффи, слова школьного учителя Уэкфорда Сквирса: «Пусть только какой-нибудь мальчишка скажет слово без разрешения, и я шкуру с него спущу».

Но нет, девочек не били палками, сказала мне Даффи. Для них уготованы намного более изысканные пытки.

Вернулась мисс Фолторн с подушкой и шотландским пледом.

— Теперь спи, — сказала она. — Постараюсь не беспокоить тебя, когда вернусь.

Она выключила свет, и дверь закрылась за ней с леденящим щелчком. Я прислушалась в ожидании звука, когда повернется ключ в замке. Но даже мой острый слух уловил только звук ее удаляющихся шагов.

Она направляется в свой кабинет, чтобы вызвать полицию. Это точно.

Я напрягла мозг в поисках вариантов, как бы мне оказаться в «Эдит Клейвелл» в момент, когда снимут простыню и откроют тело.

Быть может, я могу войти с видом лунатика, потирая глаза и рассказывая историю, что я хожу во сне; или что мне отчаянно нужен стакан холодной воды, потому что у меня некая наследственная тропическая болезнь.

Не успев приступить к воплощению какого-либо из этих планов, я уснула.

Конечно, мне приснился Букшоу.

Я ехала на «Глэдис», моем велосипеде, по длинной каштановой аллее. Даже во сне я думала, как же чудесно слышать поющего жаворонка и ощущать аромат раздавленных ромашек на заброшенной южной лужайке. Это и еще запах приходящего в упадок старого дома.

У парадной двери меня ждал Доггер.

— Добро пожаловать домой, мисс Флавия, — сказал он. — Мы по вас скучали.

Я проехала мимо него в вестибюль и затем вверх по восточной лестнице — и это демонстрирует, какими нелепыми могут быть сны. Хотя я съезжала на велосипеде вниз по ступенькам, я никогда, никогда не была замечена в езде вверх.

В химической лаборатории эксперимент был в разгаре. Мензурки побулькивали, в колбах что-то кипело, и разноцветные жидкости важно текли туда-сюда по стеклянным трубкам.

Хотя я не могла вспомнить цель этого эксперимента, я с нетерпением ожидала результат.

Я запишу в своем дневнике: от гипотезы к выводу, и изложу все так аккуратно и подробно, что даже идиот сможет проследить ход моей блестящей мысли.

Химические журналы будут драться за право опубликовать мой труд.

И все же в этом сне ощущалась неописуемая печаль: печаль, которая бывает, когда голова и сердце не могут прийти к согласию.

Одна половина меня была переполнена счастьем. Другая — хотела заплакать.

Когда я проснулась, где-то звонил колокольчик.

Глава 4

Мои глаза отказывались открываться. Такое ощущение, что, пока я спала, кто-то их заклеил.

— Поторопись, — говорил голос мисс Фолторн. — Уже прозвенел звонок.

Я уставила на нее затуманенный взор.

— Твоя форма на стуле, — продолжила она. — Одевайся и спускайся к завтраку. На столе стоит кувшин. Умойся. Почисти зубы. Постарайся выглядеть презентабельно.

И с этими словами она ушла.

Как человек может быть таким переменчивым? — удивилась я.

Видимо, настроение этой женщины привязано к некоему внутреннему флюгеру, который беспорядочно крутится во все стороны. В один миг она почти нежна, а в следующий превращается в старую каргу.

Даже непостоянная Даффи, от которой я узнала эти умные слова, ни в какое сравнение не шла с этим циклоном.

Старый диван, набитый конским волосом, застонал, когда я сначала села, а затем встала на ноги. Моя спина ныла, колени онемели, шея болела.