Она опять села и какое — то время сидела неподвижно, внутренне мучаясь и снова и снова переживая свой позор. Наконец в ней начала пробуждаться жизнь. Она встала и начала ходить по комнате, тупо и недоумённо разглядывая вещи, как привидение, разглядывало бы погребальный саван на покинутом им теле. На столе лежали её ключи, а под ними… Что это?

Письмо, адресованное ей. Она открыла конверт, и оттуда выпала пятифунтовая бумажка вместе с запиской: «Я обязуюсь ежемесячно выплачивать миссис Кроул по пять фунтов в течение ближайших девяти месяцев. Гилберт Гэлбрайт». Она опять заплакала. Он больше никогда не станет с ней разговаривать! Она всё — таки потеряла его — своего единственного друга! То единственное, что связывало её с Богом и со всем, что есть доброго и благого в Царстве Небесном! И потеряла его навсегда.

День продолжался; на улице было холодно и туманно, но в доме миссис Кроул было ещё холоднее и тоскливее. Её бедное сердце, больное, слабое и переполненное отвращением к самому себе, едва находило силы биться, подавленное ощущением своей бесконечной греховности и безвозвратной утраты. У неё было достаточно дров, чтобы развести небольшой огонь, и наконец она собралась с силами и решилась сходить на улицу принести воды.

Она открыла буфет, чтобы вытащить кувшин, потому что ведро ей было не донести. Там в углу притаилась её приятельница — бесовка, её старая знакомая, чёрная бутыль. Казалось, она терпеливо ждала свою хозяйку всё то скучное и унылое время, пока её не было. С приливом неистовой радости миссис Кроул вспомнила, что оставляла её ещё наполовину полной. Она подхватила бутылку, подняла и поглядела на свет: точно, она выпита лишь наполовину! Один стаканчик, сущая малость, и не будет ни головокружения, ни слабости, ни отвращения, ни тоски! Теперь к ней никто не будет придираться! Она может делать всё, что заблагорассудится, и никому не будет до этого дела — а на чердаке и гореть — то, собственно, нечему! Миссис Кроул поставила бутылку на стол, потому что руки её тряслись, и снова повернулась к буфету, чтобы найти стакан. Но тут у неё перед глазами встало лицо Гибби, каким — то небесным течением поднятое из глубины её души: грустное и полное любви, как лицо Сына Человеческого. Она обернулась, схватила бутылку и уже собиралась разбить её об пол, как вдруг внезапное решение остановило её руку: Гибби должен это видеть! Она будет сильной!

Эта бутылка будет стоять на полке до того часа, когда она сможет подойти к нему и сказать: «Посмотри и убедись, что я победила!» Она свирепо заткнула бутылку пробкой. Когда край пробки поравнялся с краем горлышка, миссис Кроул поставила бутылку на место, и с того самого часа она стояла там как вечное искушение, предостережение, память нарушенного, но взятого вновь обещания и залог будущей надежды. Может быть, это решение было не самым мудрым и благоразумным. Слабодушная женщина непременно сдалась бы на милость страшного искушения и погибла. Но есть такие натуры, которым трудности только придают свежие силы, и их немало. С того самого дня миссис Кроул была движима одним — единственным бесповоротным стремлением: поставив своего лютого врага на полку буфета, она поклялась, что превратит его в свидетельство, которое выступит в её защиту против заслуженного наказания. Рядом с дверцей буфета она повесила своё испачканное и обесчещенное атласное платье. Незаметно надвинулись сумерки. Она взяла кувшин и принесла себе воды. Подвесив над огнём чайник, она вышла с корзинкой на базар и купила себе хлеба и масла. После чашки крепкого чая с поджаренными гренками она почувствовала себя намного лучше — и душой, и телом, — снова легла в постель и уснула.