Не сводя с него глаз, Элисон положила нож и вилку и отодвинула стул.

— Нет, не может быть — этого еще не хватало! Почему — нет, ты объясни мне — почему?

— О чем ты, дорогая? Почему — что?

— Почему все? — спросила она не очень логично и заговорила быстро, сердито, глядя на него злыми глазами, словно он был виноват во всем: — Почему такая дикая несправедливость? Почему с нами ничего такого не случается? Почему у меня все идет вкривь и вкось? Почему Кемп сейчас заодно с Майклом Стратерриком, хотя ты говорил, что они друг друга не терпят, как и ты с Кемпом? Почему ни в чем нет ни смысла, ни тени справедливости?

— Ну, это, пожалуй, объяснить трудно, — медленно сказал сэр Джордж, чтобы дать жене успокоиться. — Впрочем, нечего искать смысла там, где замешан этот скверный интриганишка Кемп. И одно меня радует в этой новой работе в министерстве: больше я Кемпа, слава Богу, не увижу!

22

Сэр Майкл осторожно приподнялся, взглянул на часы, увидел, что скоро восемь, выскользнул из постели, надел халат и на цыпочках вышел из комнаты на балкон. Он боялся разбудить Шерли — ей нужно было спать больше, чем ему, а он уже совсем выспался и очень хотел курить. Ясное июньское утро было безветренным и совсем теплым.

Они впервые провели ночь в отеле «Хижина Генриха Четвертого» в Сен-Жерменан-Лэ, где им отвели роскошнейшую спальню за безумные деньги, но благодаря прибылям с театра «Коронет» было чем расплачиваться. Их медовый месяц начался не сейчас: пять дней они прожили в Париже в отеле «Ритц» как гости Боджо, но Шерли первая твердо заявила, что они должны уехать из Парижа, хотя ей тут начинало очень нравиться, уехать от Боджо, хотя он очень славный, и побыть где-нибудь в тиши, наедине. Тут сэр Майкл вспомнил Сен-Жермен — городок на скале, с обрывами и чудесным лесом. Он позвонил в отель и потребовал номер люкс, с балконом, нависшим над долиной Сены. О цене он не спросил, потому что Шерли обязательно выпытала бы, сколько это стоит, и сразу сказала бы, что Стратеррики, несмотря на прибыли с «Коронета», деньгами не швыряются, как какой-нибудь Агамазар. Шерли была твердо уверена — и разубедить ее было невозможно, — что в этом отношении Боджо, то есть принц Агамазар, дурно влияет на Майкла, а Майкл и без того деньги беречь не умеет. Сэр Майкл теперь понял, что под неправдоподобной красотой Шерли, за этим ликом наяды или героини мифов таится мощная броня здравого женского смысла — и он об этом не жалел: это открытие забавляло его.

Сэр Майкл стал думать о своей жене, хотя взгляд его с удовольствием блуждал по широким просторам внизу, уже выплывавшим из дымки раннего июньского утра под волшебными лучами солнца Иль-де-Франс. Перед ним вилась Сена, разделенная длинным железнодорожным виадуком, налево — леса, вблизи — красные крыши вилл, дальше — ближние окрестности Парижа, подымавшиеся в дыму на холм, еще дальше, на восточном горизонте, — силуэт самого города. Оставшись впервые наедине с собой, словно паря в воздухе перед мировой столицей любви и страсти, он думал о Шерли и в первый раз по-настоящему думал о ней как о партнере в любви. Он считал, что в этих делах его никто удивить не может, а вот она его поразила. Что бы ни происходило во время их объятий, она по-прежнему владела его воображением, и — что важнее всего, а может быть, и выше или ниже всего — он любил эту девочку, он понял это, когда просил ее стать его женой. Но он предполагал, и предполагал неверно, что она либо будет робкой, неловкой, трудной да, возможно, даже холодной, либо станет в эти интимные минуты просто еще одной из тех, чьи имена и лица он стал забывать, и будет шептать, стонать, извиваться и царапаться, — воспаленная жертва и пленница женского своего естества, — от которых так быстро устаешь.