|
Но она была совсем иной и всегда будет иной — в этом он мог поклясться. Может быть, что-то в ней скрыто, может быть, он сам неожиданно стал другим, но он уже понял: какой бы страстной и покорной она ни была, как бы радостно она его ни слушалась, ни в чем не отказывая, ему никогда не овладеть ею до конца, никогда она не отдаст себя всю, беззаветно, никогда не позволит превратить себя в покорную безликую жертву, в рабыню, как бы страстно и неутомимо он ни обнимал ее. Перед ним, казалось, было заколдованное царство, и чем дальше его заводила любовь, тем больше он понимал, что это царство ему никогда не завоевать, никогда оно не покорится надменной армии оккупантов. Сэр Майкл даже подозревал, что днем она будет все крепче и крепче забирать вожжи в руки, начнет им командовать и такими зоркими глазами станет следить за его расходами, что ему придется немножко привирать и подтасовывать, а к тому времени, когда ему захочется спокойной жизни, в доме, наверно, появится три или четыре шумных подростка. Но он знал одно: когда бы он с ней ни столкнулся как мужчина с женщиной, в нагой отрешенности от всего, она останется для него все тем же сказочно-желанным и соблазнительным существом. Ему понадобилось сорок восемь лет, чтобы открыть, как поразительно справедливы многие старые избитые истины.
23
Кабинет, конечно, был новенький, даже еще пахло краской, и сэр Джордж не в первый раз подумал, что работы по строительству и внутренней отделке в Лондоне — только бледная копия того, как работали в его молодости. (Когда он заглянул сюда несколько дней назад, он нашел двух юнцов, с давно не стриженными волосами, которые лениво красили книжные полки под аккомпанемент транзистора.) Но теперь все было на месте, все как полагалось — и по размеру и по качеству: ковер, письменный стол, три кресла, два телефона. Джоан Дрейтон сидела в маленькой приемной перед кабинетом, охраняя его покой, как охраняла в Дискусе. Он только что собирался вызвать ее, без особого дела, просто чтобы проверить, все ли идет как надо. Но она предвосхитила его желание и доложила, что к нему посетитель — сэр Финли Эвон. — Доброе утро, Дрейк. Зашел взглянуть, все ли в порядке. — Сэр Финли казался еще более худым, говорил еще отрывистей, когда был на работе. — Вы чем ведаете? — Я — органической молекулярной химией, — объяснил сэр Джордж. — Дело, разумеется, для меня новое, но надеюсь почитать и понять, о чем эти ученые господа со мной будут разговаривать. — Немыслимо. Все понимать — несовременно. Но разумное руководство — везде одно и то же. — Совершенно согласен, Эвон. Но скажу вам откровенно, я от души рад, что избавился от всего, связанного с Дискусом, — от всякой музыки, живописи, театра, от Бог знает чего. Никогда в этом не разбирался, да и большинство моих сотрудников — тоже. Казалось, что руководишь химерой, к тому же половина людей, с которыми сталкиваешься, немного не в своем уме. С удовольствием думаю, что буду руководить серьезным, солидным учреждением, иметь дело с серьезными, солидными людьми. — Не уверен, — сказал сэр Финли. — Ученые — странный народ. Вне лабораторий — сплошные интриги, протекция, подвохи, борьба за власть. Тут нужен глаз да глаз, Дрейк, смотрите в оба! — Непременно, Эвон, спасибо, что предупредили. Надо будет почитать этого, как же его — да, Сноу. — Тут он наклонился к сэру Финли — они стояли рядом — и понизил голос: — Не знаю, вас ли надо благодарить за это новое назначение. — Особенно — нет, Дрейк. Мое мнение спрашивали, и я назвал ваше имя. Сказал: считаю хорошим руководителем. Дискус — невозможная работа. — Очень вам благодарен. Одно время я был весьма озабочен. Говоря откровенно, Эвон, боялся, что жена моя вас чем-то обидела, когда мы обедали в «Мушкетере». |
