– Кстати, Дэн… Ты не знал случайно такого – Федора Дейча?

В соседней комнате радостно вопят хором.

– Нет… А кто это?

– Да тот мужик, который застрелился…

– Не, не знал… А с чего ты решила, что я могу его знать?

– Ну… Ты вроде говорил про кого-то из приятелей своих… вроде как-то похоже ты его называл…

– А… Н-нет… Нет, того по-другому звали.

Как бы ни было ему странно возвращаться после всего содеянного и увиденного к прежнему тишайшему существованию, он к нему возвращается, первое время ежедневно шерстя раздел криминальной хроники в собственной и конкурирующих газетах – в естественном опасении, что все местные правоохранители вкупе с интерполами, фэбээрами и прочими, кого следует ожидать в их вялой провинции после убийства в ней самого знаменитого человека на планете, уже идут по его следам… Однако он не только не видит ничего касающегося себя и дела рук своих в местных уголовных колонках – он не встречает вообще ни единого упоминания о смерти Эйнджел!

Сначала герой решает, что такова хитроумная стратегия продюсеров или следователей, зачем-то решивших на время скрыть факт убийства звезды. Но проходит неделя, вторая – а никто, ни у него в стране, ни в Интернете, ни по международным телеканалам так и не заикается о том, что Эйнджел, та Эйнджел, сплетни о которой прежде десятками возникали ежедневно в мировом информпространстве, пропала… Более того – он не встречает ни единого линка на “откровенные фото Эйнджел” в Сети, ни разу с того памятного дня не слышит по радио ни одного ее хита: хотя в какой-то момент делает то, способным на что не счел бы себя еще недавно даже с самого тяжкого бодуна – сам включает радио, да еще настраивает его на наиболее попсовые FM-станции… В конце концов он набирает имя Эйнджел в “Яхушной” искалке… и искалка отвечает ему, что по его запросу ничего не найдено.

Он принимается осторожно расспрашивать коллег: помните, дескать, такая поп-звезда… Коллеги не могут врубиться, о ком это он. Начальство в упор не помнит об информационном спонсорстве гастролей Эйнджел. Герой идет в музыкальный магазин – и после безрезультатного исследования полок слышит от продавца, что тому о подобной певице ничего не известно.

Разумеется, герой решает, что он просто свихнулся. Но тут на глаза ему случайно попадается бетонный заводской забор с размашистым граффити: Angel, we love you! Герой проводит у этого забора почти час и даже в облегчении прикладывается губами к разрисованному бетону… А на следующий день, придя сюда же, видит, что это граффити замазано новым – про какую-то другую группу.

И еще: он начинает замечать за окружающими некие странности. За коллегами, знакомыми, просто посторонними… Не то чтобы эти странности появились в последнее время – просто раньше он их не регистрировал или не придавал им значения. А заключаются они в том, что многие люди в поведении своем обнаруживают мелкие, но одинаковые неадекватности. Точь-в-точь такие же, какие отличали оказавшуюся пустотелой убитую (уничтоженную) псевдостарлетку.

Это бессмысленное выражение глаз, эта скудная мимика, эти апатичные движения, чудовищно бедный словарный запас… В варианте каких-нибудь запойных пролетариев означенное раньше не бросалось ему в глаза, потому что воспринималось следствием общей невежественности и результатом чрезмерной любви к алкогольным суррогатам. В исполнении лощеных нуворишей – трактовалось как проявление жлобского самодовольства. Знакомые девицы всегда казались ему глупыми курицами – но часто ли встретишь умную бабу? А агрессивный идиотизм в тусклых зенках всегда объединял ментов с гопниками…

Но теперь-то герой видит, что разницы во всех случаях нет никакой.