Все выпили и секунду помолчали.

Бригадный американский генерал по фамилии Линделей или Линдулей, а может, Лендулей, сообщает Астапычу о том, что у него ровно год назад при высадке во Франции погиб сын, лейтенант. Астапыч обхватил генерала Линдулея, трется щекой о щеку, Линдулей положил голову Астапычу на плечо, и слезы катятся из их глаз.

В эту минуту офицер-баянист исполняет русскую шахтерскую народную песню «А молодого коногона несут с разбитой головой...».

Все были растроганы, все умолкли, настолько это зрелище было волнующим. Американские корреспонденты, сразу сообразив, повскакивали с мест, защелкали камерами, вспышки магния слепили глаза. Единственная женщина, блондинка, уже не молодая, лет за тридцать, американская журналистка Мэри Динкен, в темных очках, вскочив сзади на стул, расталкивая остальных, тоже щелкала объективом.

Обстановка за столом становится все более непринужденной. Предпринимаются активные попытки наших офицеров споить союзников.

Раздухарившись, Астапыч с озорной улыбкой посмотрел на Фролова, и тот сказал Веселову:

— Переводи...

— Русский человек может выпить и больше литра водки, но делает он это только в трех случаях.

Подождав, пока Веселов переведет, Астапыч стал перечислять, загибая пальцы:

— Во-первых, когда он убьет медведя... Во-вторых, когда ему изменит жена и он прихватывает ее с поличным. Тут уж, если даже она клянется — «милый, не верь глазам своим, а верь моей совести», — без литра не обойтись... И в-третьих, когда чешутся кулаки...

Он сделал паузу и, когда Веселов все перевел американцам, продолжал:

— Медведя в последнее время никто из нас не убил, — он обвел взглядом всех сидящих за столом, словно чего-то ждал. — Жены от нас далеко, и о том, что они изменяют нам, никакими данными мы не располагаем. — Он снова обвел взглядом стол. — Что же касается кулаков, то они не имеют права чесаться, когда мы принимаем друзей, наших американских союзников.

Веселов перевел, и американцы заулыбались, и первым оскалился Баркер.

— Поставь графин, — пытаясь улыбнуться, зловещим шепотом приказал Фролов Астапычу. — Успеешь еще нажраться, — предупредил он. — Намек понял или повторить по буквам? Нажимай на квасок, — посоветовал он.

— А я что? — став багровым, растерянно проговорил Астапыч и отодвинул свой фужер с водкой на середину стола. — Я ничего...

Пышная брюнетка, медсестра госпиталя, исполняющая роль официантки, подливая водку в фужер, перегнулась за спиной сидящего американского офицера, низко наклонилась и задела своей большой грудью его плечо.

Американец вспыхнул и возбужденно несколько раз выкрикнул «Вакен мазер!» или «Пакен мазер!». Не зная английского языка, я решил, что это имя и фамилия командующего армией или командира корпуса, которому он собирается на нее жаловаться, однако позже я узнал, что это было всего-навсего матерное ругательство: оказалось, что не только в России, но и за океаном женщинам достается в первую очередь. Выяснилось, что ему уже два года не предоставляли отпуск для поездки домой, и то, что он мог так кричать, как я сообразил, свидетельствовало о том, что его здорово припекло прикосновение женского тела.

Угощали американцев по высшему разряду. Бригадному генералу особенно пришелся по вкусу и так понравился грузинский коньяк с тремя звездочками, что Астапыч приказал начальнику АХЧ штаба дивизии капитану Гельману погрузить в генеральскую машину два ящика такого коньяка.

Когда же Линдулей хвалит ковер на стене, полковник Кириллов предупреждает Астапыча:

— Ковер числится за трофейным отделением. Не попасть бы?

Однако Астапыч уже принял решение.

— Гельман! — позвал он.