Тайри тихонько рассмеялся, и его губы снова прижались к ее рту.

– Как сладко, – пробормотал он, чуть покусывая ее нижнюю губу. – Как сладко!

Его дыхание щекотало ухо, губы прикасались к шее, волосам. Рэйчел прислонилась к нему, трепеща от наслаждения, а его руки ласкали и гладили ее. Он с силой прижимался к ней, и от этого дыхание ее прерывалось. Он был таким большим, таким высоким, таким мужественным! Все ее существо откликалось на прикосновения его рук, и ее пальцы также тянулись к широким плечам, едва прикрытым черной хлопчатобумажной рубашкой.

– Сладко, – повторил он снова, и она почувствовала, как он ослабил пояс ее халата и дотронулся до нежной кожи в вырезе ночной рубашки.

Прикосновение жесткой руки Тайри к груди внезапно пробудило Рэйчел: она осознала, что делает и с кем. Вскрикнув, Рэйчел высвободилась из объятий Тайри. На щеках ее рдели два алых пятна, а глаза горели негодованием. Она с силой ударила его по щеке.

На щеке Тайри остался след ее руки, багровое пятно, столь же яркое, как мгновенно полыхнувшая и тотчас погасшая в ее глазах ярость. Рэйчел метнулась мимо Тайри к двери, но прежде чем она успела скрыться, Тайри схватил ее за плечи. Держа ее в плену своих сильных рук, он повернул девушку лицом к себе и поцеловал в третий раз.

Напрасно Рэйчел сопротивлялась: чем сильнее она отбивалась, тем крепче и жарче он ее целовал, и наконец она притихла. В ушах у нее слышался какой-то гул, ноги дрожали, а желание стоять так вечно все возрастало: ей хотелось, чтобы руки Тайри продолжали крепко обнимать ее, а губы прижимались к ее губам. Все это вызывало в ее теле все нарастающее томление, зарождавшееся где-то в недрах ее существа.

И когда наконец Тайри выпустил ее, она была почти разочарована.

– Давайте, ударьте меня еще, – нахально предложил он. – За это удовольствие стоит заплатить.

На следующее утро Рэйчел чувствовала, что губы ее все еще болят от поцелуев. Какой же он высокомерный и несносный! Но это вовсе не мешало ей с готовностью отвечать на его поцелуи и ласки.

За завтраком Рэйчел была холодной и отчужденной, избегала понимающего взгляда Тайри и не допускала, чтобы он вовлек ее в разговор.

Джон Хэллоран хмуро смотрел на дочь. Он знал, что она настроена против Тайри, но, по его понятиям, не было причины вести себя с ним столь грубо. В конце концов Тайри был наемным работником и по крайней мере мог рассчитывать на минимальное внимание и учтивость.

Когда завтрак наконец закончился, Рэйчел облегченно вздохнула. Мужчины вышли из дома, и она быстро принялась убирать со стола и наводить порядок на кухне. Потом вернулась в спальню, собираясь закончить шитье нового платья. Но, ненароком взглянув в окно, выходящее во двор, она увидела знакомую фигуру, выделяющуюся на фоне загонов для скота. Тайри наблюдал за Кандидо, пытавшимся надеть седло на крупного серого жеребца. Кандидо лучше всех на ранчо умел обращаться с лошадьми, и она была удивлена тем, что ему никак не удается обуздать этого жеребца, недавно пригнанного с пастбищ. Конь, еще чувствовавший себя королем и хозяином положения, по натуре оказался борцом: как только он почувствовал тяжесть седла на своей спине, он приготовился к бою.

Кандидо, сделав еще одно, последнее, резкое движение, сильно затянул подпругу и вскочил в седло. И тут же будто все силы ада выпустили на свободу. Обезумевший, разъяренный жеребец, прижав уши, начал истово плясать, пытаясь сбросить всадника. Конь тщетно вставал на дыбы – как ни удивительно, Кандидо сидел в седле, будто приклеенный. Но когда все усилия избавиться от ненавистного седока не увенчались успехом, жеребец попятился и грохнулся на спину.