Но пока они еще не закончили экзекуцию. Великан снова ударил Тайри, заставив его плашмя опуститься на землю, а тот, кого звали Рэйф, прижал правую руку Тайри к земле ладонью вниз.

– У мисс Уэлш возникло предчувствие, что ты не захочешь с ней сотрудничать, – сказал верзила. – Но если у тебя есть хоть капля разума, ты уберешься из города, пока еще можешь ходить, потому что, если мы увидим тебя в городе снова, ты станешь трупом.

Стоявший в начале тупика крикнул:

– Эй, Ларкин, какого черта вы там так возитесь?

– Заткнись, Харрис, – рявкнул громила и снова обратился к Тайри: – На случай, если у тебя не хватит мозгов вовремя сделать ноги, я и Рэйф решили тебя обезопасить. Тебе уже больше не придется стрелять правой рукой. Никогда!

Говоря это, Ларкин все время двигался, потом выхватил винтовку из рук второго и изо всех сил ударил ее прикладом по лежащей на земле руке Тайри. Раздался тошнотворный хруст ломаемых костей. Тело Тайри конвульсивно содрогнулось, и из его горла вырвался глухой стон. Накатила волна мучительной боли. Руку и предплечье будто пронзила раскаленная игла.

Казалось, где-то вдали слышался топот – люди Аннабеллы уходили. Человек в жилете из овечьей шкуры, подходя, ткнул Тайри сапогом под ребра.

Последним удалился верзила по имени Ларкин, на прощание злорадно хмыкнув и наступив на раздробленную руку Тайри. Боль была невыносимой, и из уст Тайри вырвался хриплый крик, а потом тьма поглотила его, милосердно потянув на дно, вниз, в никуда…

Когда он пришел в себя, было уже далеко за полночь. Он долго лежал неподвижно, пытаясь убедить себя, что боль в правой руке вовсе не его боль.

Ларкин. Рэйф. Харрис. Эти имена гудели у него в мозгу, пульсировали в унисон его разбитому содрогавшемуся телу. Он вдруг почувствовал, какая жесткая и холодная под ним земля, какой прохладный воздух.

– Черт возьми, не могу же я здесь оставаться всю ночь! – пробормотал Тайри сквозь стиснутые зубы и заставил себя подняться на колени, а потом и на ноги. Он ощутил острую колющую боль в боку и тихонько помянул «добрым» словом бандита, пнувшего его на прощание.

Цепляясь за стену, чтобы не упасть, он начал свое путешествие. При каждом вдохе сломанные ребра нестерпимо ныли, и к тому времени, когда он добрался до улицы, он задыхался, как загнанный мустанг.

Серый стоял, привязанный возле салуна, в каких-нибудь десяти ярдах от него. Эти десять ярдов показались ему десятью милями, а еще длиннее была залитая луной улица, по которой он брел, пошатываясь. Тихо сказанное жеребцу волшебное слово заставило того опуститься на колени, и Тайри мысленно поблагодарил себя за то, что у него хватило предусмотрительности научить лошадь этому ценному трюку.

Сжав зубы, он взобрался в седло. Каждый мускул в его теле отзывался на движения серого, поднимавшегося на ноги. На мгновение мир закачался, как пьяный. Когда он снова смог видеть, то осмотрел свою правую руку. Распухшая, заляпанная грязью и кровью, она больше походила на кусок жеваного мяса. На несколько мгновений Тайри замер в нерешительности. Безоружный, с ни на что не пригодной рукой, он чувствовал себя не сильнее грудного младенца и таким же беспомощным. Это было новое и, безусловно, неприятное для него чувство.

Тайри невесело усмехнулся и тронул серого. Он знал, что, как это ни грустно, не станет желанным гостем во владениях Хэллоранов, но больше ему было некуда податься.

Рэйчел сидела перед туалетным столиком и с отсутствующим видом расчесывала волосы. Она не видела Тайри уже около пяти недель. И ей казалось, что с тех пор прошла вечность. Как странно, думала Рэйчел, вся радость жизни будто ушла вместе с ним. Ей не хватало его язвительного смеха, фривольных замечаний, которые он иногда себе позволял, его вопросительно поднятой брови, улыбки, тонущей в клубах дыма длинной черной сигары и выжидательного взгляда его янтарных глаз.