– Сказали "А", надо сказать и "Б", – продолжил я, усаживаясь в свое кресло. – Теперь, ты, Баламут, должен доказать нам, что в основе твоего отношения к Софии – зло...

– Я ее люблю ненавистью, – поморщился Николай. – Недавно я понял, что если София не будет наказана Богом за то зло, которое она мне причинила, то Бог, любовь, дружба, мораль, наконец, – это пустые слова, не имеющие ровно никакого значения...

– То есть добро не имеет значения, – усмехнулась Ольга. Я посмотрел на нее и понял, что она уже придумала, что скажет обо мне.

– Да! – твердо сказал Баламут. – Как только я ее увидел, я подумал, что трахать ее большое удовольствие... Личико симпатичное... Мякенькая, пылкая, умелая... И с той самой секунды похоть с огромным отрывом заняла первое место в моих приоритетах... На втором месте шла ее очаровательная коммуникабельность... Но и она, и все остальное мне было по фигу – я хотел трахать, трахать и трахать, а когда не мог, вчистую вытрахивался, на все остальное мне было наплевать...

– Достаточно! – поднял я руку. – Суду все ясно. Не будем обобщать...

– Почему не будем... – проворчал Баламут. – Вывод ясен – добро в наших отношениях и не ночевало... Ну а ты, Боренька, что скажешь по существу вопроса?

– Не знаю, – пожал плечами Борис. – Мне повезло – я женился на проститутках. Они дорожат мною... Я имею все, о чем только может мечтать мужчина... Но я чувствую, что лишь небольшая моя часть реализуется в наших семейных отношениях. Короче, "сердце холодно и спит воображенье". Я использую их, они меня используют... Мы живем... как проститутки. Ты мне – я тебе...

– Равновесие добра и зла? – усмехнулся я. – Или их союз?

– Не знаю... Но ты сам когда-то говорил, что если что-то не развивается, значит деградирует... Значит, я деградирую... Доволен? Вон Ольга что-то хочет сказать о тебе...

– Да хочу! – мрачно улыбнулась моя подруга. – Но исключительно для ушей Худосокова. Черный, вообще-то, большая бяка. Я часто его ненавижу... Но в кавычках... Его слишком много... Помните Горохова? Он давит... Он знает, как вы должны выглядеть, как думать, как одеваться... Зануда. Каждой бочке затычка. А сам ходит, как шантрапа, нечесаный, в земле ковыряется, улиток собирает, яблоки с земли ест... С ним нельзя просто жить... Он не может просто лежать на диване и смотреть "Диалоги о животных". Он не может просто ходить в гости... Он вечно в чем-то копается, рефлексирует. Вечно что-то придумывает... С ним тяжело... Если мы выживем, я, наверное, смогу прожить с ним еще пару лет, но не больше...

– А почему ты, зная все это, с ним сошлась? – спросил Баламут, премного довольный тем, что мне сначала надавали кирпичом по голове, а потом бросили в ледяную воду.

– Никого другого рядом не было... Чистеньких мальчиков из офисов не люблю, вы знаете. Да и Черного жалко было... Такими глазами смотрел: уйдешь – помру, застрелюсь, исчезну, испарюсь...

– Да... – поджав губы, протянул я, весь красный от стыда. – Никакого добра... Немного жалости, но очень унижающей... Прав Худосоков... Меня что-то потянуло руку ему пожать...

– Не надо о нем! Умоляю! – взмолилась Ольга. – Твоя очередь тортами кидаться...

– В меня кирпичами кидалась, а сама на торты надеешься? – недобро усмехнулся я. – Тебе какой? "Птичье молоко" или "Кутузовский"?

– Да что ты мне нового скажешь? – вздохнула Ольга, устраиваясь в кресле с ногами.