Изменить размер шрифта - +
..Первыми на медкомиссию ушла Ольга с детьми. Полторы бутылки шампанского прилепили к ее лицу отчетливую тень равнодушия. Через час увели Веронику с Софией, затем Бельмондо. Проводив его глазами, Баламут поморщился:

– Мы тут как евреи в Освенциме. Нас измеряют, над нами издеваются, а нам все до лампочки... Стадо баранов, хоть шкуру снимай...

– На колючую проволоку под током советуешь броситься? – спросил я, отпивая шампанское из горлышка бутылки. – Мало тебе Шварц по морде надавал?

– Я бы бросился, если бы баб не было...

– Фигня, Николай, прорвемся... Я что-то смерти близкой не чувствую, хоть убей... Ни своей, ни вашей. И вообще я черствый какой-то за последние двадцать лет стал... Нервничаю только тогда, когда могу помочь, но что-то мешает или не получается... А если не могу помочь, то не нервничаю... Что толку?

– А ничего это шампанское, да? – пьяно улыбнулся не слушавший Баламут. – Хлебнешь – и от тревоги одна тень остается... Молодец, Худосоков! Гуманист прямо.

– Спаивает... Давай с ним что-нибудь сделаем? – предложил я, открывая новую бутылку. Оторвем ему что-нибудь, а? Как появится, бросимся и зубами в горло?

– Давай, – равнодушно согласился Николай. – Но ничего не получится... Шампанское не даст...

У нас и в самом деле ничего не вышло: Худосоков просто не пришел. Вместо него явился Шварцнеггер, – какой-то не такой, полинявший, что ли. Он повел нас на "медосмотр". Как только мы вошли в "хлев" (так Баламут назвал комнату со стойлом БК-3), нам стало понятно, что привели нас не на медосмотр, а для подгонки отверстий тора под наши головы и кресел стойла под наши рост и габариты. Подойдя к будущему БК-3, я сразу увидел два маленьких высоких кресла с надписью на спинках "Полина Чернова" и "Елена Чернова". На остальных, замыкавших круг креслах, были написаны имена моих друзей и мое собственное имя.

Шварц дал нам, огорошенным, постоять, затем пригласил занять персональные кресла. Мы безвольно уселись в них; тут же вокруг БК-3 заходили люди в белых и синих халатах. Они споро подогнали кресла под наш рост, затем надвинули на головы тор...

В торе было хорошо и покойно как в доме детства. Ничего не хотелось, ничего не думалось... Когда тор подняли, мне в голову пришла медлительная мысль: "Просидеть бы так всю жизнь... Без возни, без суеты, без желаний..."

Подняв с трудом голову, я посмотрел в глаза Николая, сидевшего напротив, и прочел в них ту же самую мысль...

Мы сидели, не отводя глаз, целую вечность. Вечность эта прошла, и мы с Колей равнодушно отметили, что в комнату ввели остальные биологические части нашего БК. Да, именно "нашего" – именно так... Так мы и подумали...

...Опустившись, тор поглотил наши головы, обхватил гуттаперчей ошейников и засверкал синим искрящимся пламенем. Это было чудо, это был рай. Сначала восторг, потом спокойная добрая уверенность в вечности, затем клеточно-бесконечное единение со всеми: с Ольгой, дочками, друзьями... Нам не надо было общаться друг с другом... Зачем? Мы были едины во всем, не надо было думать, спрашивать, беспокоится. Времени не было, все было данностью – вот мои любимые дочери, вот любимая моя женщина, вот бесконечно знакомые друзья...

– А давайте рванем в прошлое? – предложил, вернее, подумал нам Баламут. И мы немедленно оказались там, где хотел быть каждый из нас – в Эдемском саду... Оказались и поняли, что он был сотворен для нас, научившихся удовлетворять все свои желания одними лишь чувствами и памятью... Мы витали по саду, не как нечто инородное или даже дружественное, а как его неотъемлемая частичка. Дерево познания добра и зла с его плодами вызвало у нас легкую улыбку – мы знали, что никого ничему научить оно не может.

Быстрый переход