— Ты выглядишь так, будто тебя сделал из мрамора какой-то неизвестный скульптор, а потом вдохнул жизнь, — сказал я ей.

— Жизнь есть во всем, что создают люди. И в картинах, и в фотографиях, и в книгах, и в симфониях, и в статуях. Они все живые. Когда мы создаем, мы вкладываем во все кусочек жизни. Только не каждый чувствует эту жизнь.

— Значит, ты — статуя, а я просто чувствую твою жизнь?

— Конечно. А ты — герой всех своих книг. Когда человек творит, он создает себя. Каждый раз создает заново. Другого себя. Много-много жизней. Много-много масок, много-много лиц. Но каждый раз одно сердце.

— Не много ли героев для одного сердца?

— Наоборот. Слишком мало. Потому что если человек когда-нибудь что-нибудь сотворил, то он уже никогда не остановится. Ему нельзя прекращать творить.

— Не знаю, что это был за скульптор — тот, который тебя создал — но он постарался.

— Он знал, что ты ценишь искусство.

На ее губах до сих пор оставался сладковатый привкус коктейля, в котором можно было уловить терпкую шоколадную нотку. И мне показалось, что я переместился в другую реальность — там, где не существует обычных людей, а существуют только те, кого создали люди. Так ли точна граница между нашей привычной реальностью и той самой, темной и таинственной, познать которую довелось лишь немногим? А, может, ее вообще нет? Может, тот мир — естественное продолжение нашего мира или даже его часть? Разве мы сами — не чье-то творение? И, если так, то почему мы не можем быть ожившими статуями и героями своих собственных книг?

— Оказывается, что в реальности твои герои целуются не хуже, чем в книгах.

Оливия отстранилась, ленивым взглядом окинула зал и направилась к лестнице на второй этаж.

— Пойдем, — кивнула она мне. — Мой коктейль еще не допит, равно как и твой коньяк.

Вероятно, на моем лице можно было прочитать недовольство, потому что в какой-то момент Оливия насмешливо сморщила нос, болтая на дне стакана остатки коктейля.

— У тебя такой вид, будто тебя постигло самое страшное разочарование в твоей жизни, — сказала она.

— Не люблю незаконченных сцен.

— А я люблю. Незаконченная сцена дарит ощущение того, что ее можно будет продолжить.

— Надеюсь, не помешаю?

Всего несколько минут назад сидевший в зале Вивиан подошел к нам и положил руки нам на плечи.

— Все в порядке? — спросил он.

— Все великолепно, — ответила за нас двоих Оливия. — Тебе посвящают песни? У тебя сегодня праздник?

— Каждый день для меня — маленький праздник, дорогая. И я советую всем не привязываться к датам. Самый замечательный праздник — это праздник просто так. Увы, сегодня я праздную один, так как Адам занят делами из другой жизни… но, думаю, он возьмет свое, когда вернется.

Вряд ли я преувеличу, если скажу, что Вивиан и Адам были самыми известными людьми в городе. Их имена были у всех на устах. Почти каждый день в городской газете появлялась как минимум одна заметка либо о жизни одного из них, либо о жизни обоих, либо о клубе, который они держали, а то и приличная статья. И, тем не менее, ни о Вивиане, ни об Адаме незнакомые с ними люди не знали ничего конкретного.