Ничего больше не добавив, он задумчиво дожевал последний кусочек хлеба.

— Но что теперь, Бишоп?

Вместо ответа он взглянул на волосы Меррим, ставшие в полумраке тускло-красными. Коса, перевитая белыми лентами, лежала короной на голове.

— Не знаю. Но чувствую, что должен быть здесь. Все это случилось так давно!

— Что именно?

Он и не сознавал, что говорит вслух!

— Многое; Очень многое, — туманно пояснил он, наблюдая, как она делит остатки вяленой сельди. Его порция, как он заметил, была в три раза больше, чем у нее. Меррим что-то напевала. Рыжий локон выбился из косы и порхнул на грудь. Он вдруг почувствовал удар похоти такой силы, что едва не задохнулся. Всепоглощающая похоть, такая похоть, какой он еще не испытывал. Словно молния пронзила его, просверлила насквозь, доводя до безумия. Нет, это уже слишком! Но он должен, должен взять ее! И немедленно! Он увидел принца. Увидел Брешию.

— Сейчас. Я хочу тебя сейчас.

Она уронила пригоршню сельди в огонь, уставилась на него и увидела нечто, испугавшее ее до глубины души.

— О нет! Посмотри, что ты наделал, Бишоп! Немедленно прекрати и помоги мне! — воскликнула она, безуспешно пытаясь спасти остатки ужина.

— Съешь все остальное. Я не голоден. Но сначала я должен взять тебя. Сейчас, — упрямо твердил он.

— Что это с тобой? Жуешь поджаренный хлеб и вдруг ни с того ни с сего вскакиваешь, обуянный похотью. Как ты можешь хотеть меня? Ты постоянно отвергал меня раньше. Признай, дело не во мне. Ты хочешь лишь то, что я могу тебе принести. Что случилось на этот раз?

Да как он мог не хотеть ее? О Боже, он жаждал войти в нее, а она требует каких-то признаний! Поджаренный хлеб ему понравился. Разве он уже не сказал?

Бишоп тяжело вздохнул, но похоть продолжала бушевать, и справиться с ней он не мог.

Он потянулся к ней. К его удивлению, она вручила ему полоску вяленой сельди.

— Я хочу видеть тебя нагой, — объявил он, продолжая жевать. Доел сельдь, снова потянулся к ней. Но во рту оказалась очередная полоска. — Я хочу тебя. Хочу раздвинуть твои ноги. Широко. Хочу ощутить твои руки на своей плоти. Прямо сейчас.

— Ты не боишься, что проклятие тебя погубит? Проклятие? Что за вздор!

— Иди сюда, Меррим. Сними платье и иди сюда.

Она медленно опустилась на колени, но тут же встала, подбоченилась и взглянула на него сверху вниз.

— Нет! Убирайся, Бишоп! И не смей так разговаривать со мной! Я в жизни не слышала от тебя подобных слов! Твое лицо в тени, но я даже отсюда вижу странный блеск твоих глаз. Нет, оставайся на месте! Уходи прочь!

— Не могу же я одновременно сделать и то и другое, — резонно возразил Бишоп и заметил, как она от неожиданности вздрогнула. Черт возьми, что он сказал? Что ни говори, а это всего лишь похоть, доводящая его до исступления.

Он хотел что-то сказать, но девушка задохнулась и выскочила из пещеры.

— Меррим! Немедленно вернись! Там темно, в округе бродят дикие животные, и…

Но она, конечно, не слышала. А он… он стал тверже каменной стены, на которую сейчас опирался! И дрожит от желания… Нет — нужно быть честным, — утопает в собственном вожделении, и в голове одна мысль: она должна принадлежать ему и скоро станет его женой. Так что совсем не важно, понесет ли она в эту ночь. Не важное не имеет… Господь, конечно, его простит!

Он выкрикивал ее имя снова и снова, пустившись в погоню. Девушка мчалась туда, где стоял Бесстрашный, удивленно потряхивая огромной головой. Неужели задумала украсть его коня?

Ему удалось схватить ее за ногу как раз в тот момент, когда она умудрилась вскочить на широкую спину жеребца.