|
Потом, совершенно для нас неожиданно, на всем его теле выступил такой обильный пот, что даже при слабом освещении молодой луны мы могли видеть, как крупные капли одна за другой стекали по его лицу на землю. – Я думаю, что теперь белый человек будет жить, – спокойно сказал Зибальбай, внимательно всматриваясь в его лицо. Мы положили сеньора в гамак, закутали плащами. Потливость наконец прекратилась, унося с собой весь яд. Он заснул, но через час проснулся, попросив пить. У нас же не было ни одной капли воды, и мы ничем не могли ему помочь. – Человечнее было бы дать мне умереть от яда, чем мучить нестерпимой жаждой, – упрекал он нас всех. – Нельзя ли попытаться достать воды в куэве ! – предложила Майя. – Невозможно, – ответил ее отец.–Это будет смертью для всех нас. – Конечно! Лучше один, чем все четверо, – проговорил сеньор. – Отец, – обратилась Майя к Зибальбаю, – ты должен взять лучшего мула и поспешить к роднику. Луна светит достаточно ярко, и ты можешь вернуться обратно с водой через восемь или девять часов. – Это бесполезно, – перебил ее сеньор. – Я столько не проживу. В горле у меня горит костер! Зибальбай пожал плечами: он тоже был того мнения, что ехать бесполезно. Но Майя настойчиво обратилась к нему и сказала: – Ты едешь, или поеду я? Тогда он отошел, что то ворча себе в бороду, и через несколько минут в степи послышался топот ног удалявшегося мула. – Не бойтесь, сеньор, – сказал я ему, – это яд вас так иссушил, но жажда вас не убьет… Жаль, что у нас нет никакого усыпляющего средства. Он лежал некоторое время неподвижно, но по судорожным движениям его рук и лица можно было видеть, что он очень страдает. – Майя, – произнес он наконец, – не можете ли вы найти холодный камень, чтобы положить мне в рот? Она отыскала камешек, который он взял в рот. Сеньор выплюнул камень, подержав его во рту, и мы увидели, что он был совершенно сухой. – Разве вы злые духи, что так мучаете меня? Что же вы стоите и смеетесь надо мной! Дайте же мне хоть каплю воды! – Я не могу больше видеть этих мучений, – обратилась ко мне Майя. – Останьтесь с ним, дон Игнасио. – Вы правы: это зрелище не для девушки. Идите и засните, а я останусь бодрствовать. Она укоризненно посмотрела на меня, но ничего не сказала. Отойдя шагов на тридцать, она в раздумье опустилась на землю. Все дальнейшее я пишу с ее слов, как она потом мне подробно рассказывала. Она пришла к убеждению, что без воды сеньор не переживет этой ночи и что ее отец, как бы он ни спешил, не успеет вернуться вовремя. Сеньор умирал, и она чувствовала, как постепенно уходит из нее ее собственная жизнь. Спасти его может только вода, и воду надо непременно достать. Но где? Остается только куэва ! Если прежние жители спускались вниз и делали это ежедневно, то разве это невозможно теперь? Она была молода и сильна, к тому же с детства привыкла лазать по городским стенам и кручам… Отчего же ей не сделать попытки? И что за важность, если она убьется насмерть, раз он обречен на смерть? Я продолжал стоять около умирающего друга и молил небо о спасении его жизни. В это время ко мне подошла Майя и сказала: – Вы думаете, что любите его? Если я останусь жива, то я, которую вы презираете, покажу вам, что такое любовь! Я не придал этим словам никакого значения, потому что считал их сумасбродными. Она скрылась. Потом я узнал, что она взяла веревку, небольшое ведро, которое привязала себе на плечи, нож, камень и трут. Быстро добежала она через кусты до входа в пещеру, там срезала несколько ветвей алоэ, которые сбросила вниз. Вслед за ними девушка бросила один зажженный факел, чтобы хоть немного освоиться с предстоящим спуском. Потом Майя зажгла еще одну ветку, укрепив ее у самого входа в колодец, и стала спускаться. |
