|
Голос говорит тебе, единственной дочери вождя, имя которой есть имя народа. Когда народ мой состарится, число его уменьшится и сердца очерствеют, возьми себе в супруги мужа из белого племени, сына далекой страны, которого ты приведешь из за пустыни, чтобы мой народ мог возродиться, и вся страна будет принадлежать твоему ребенку, ребенку божества, – восток и запад, север и юг, подобно тому, как мои крылья раскинуты между восходом и заходом солнца». – Ты сам составил эту надпись, – хладнокровно проговорила Майя, – и хочешь, чтобы я вложила ее в тайник святилища, потому что сам боишься проклятия, которое тяготеет над тем, кто совершит кощунство или скажет ложь перед жертвенником… Если ты не боишься мщения божеств, то опасаешься мщения Братства. – Говоря правду, я опасаюсь и того и другого. Но у вас выбора нет. – Что же делать? – обратилась к нам Майя. – Я не знаю, что ему ответить. Я больше не доверяю своему народу и склоняюсь в вашу веру. Если мы не поклоняемся здешним богам, то все таки давали клятву, вступая в Братство. Пусть смотрит и говорит первый, умнейший. Игнасио, ваше мнение? – Я против обмана. Я не признаю богов этой страны, но у себя на родине знаю Братство и не могу содействовать обману в его среде. И все таки, так как тут затронута наша жизнь, я говорю, что если вы двое решите дело утвердительно, то я буду связан вашим решением. Но если ваши голоса разделятся, то пусть несогласный подчинится общему решению. – Теперь, мой возлюбленный, что скажете вы? Что лучше: смерть и чистая совесть или обман и моя любовь в придачу… – У меня нет выбора, – перебил ее сеньор. – Не боюсь умереть, но как человек, естественно желаю жить. Здешние боги мне ничто, но как член Братства я считаю себя связанным. Нужно совершить обман, а я еще никогда этого не делал. Но при этом я полагаю, что человек может выбрать жизнь и любовь вместо безропотной смерти и при этом не запятнать рук. Впрочем, в этом деле, как и во всяком другом, я исполню твое желание, и если ты предпочитаешь умереть, умрем вместе. – Нет, будем жить! Нас ожидает счастье в другой стране. Боги не спасли моего отца и не остановили Маттеи от измены. Я готова подвергнуться их мщению, лишь бы хоть год прожить около моего возлюбленного! – Пусть будет так! – произнес Маттеи, а из угла, где лежал Зибальбай, мне почудился сдавленный стон. – Что же дальше? – спросила Майя. – Идем в святилище… Надо взять талисман. Где же он? – У меня половина, – ответил я, – другая у Зибальбая. – Майя, возьми ее!.. Ты должна! Майя сняла с груди отца половину символа, говоря про себя: – Мне кажется, что я граблю умирающего! – Чтобы спасти живых, – добавил Маттеи. Взяв светильники, мы двинулись в путь. Маттеи шел, открывая двери и не запирал их за собой. Я спросил его о причине, и он ответил: – Потому что никто не может следовать за нами, и еще потому, что, если нам придется бежать, пройти сквозь открытые двери легче, чем сквозь закрытые. – От чего нам бежать? Маттеи только пожал плечами. Миновав несколько лестниц и дверей, мы дошли наконец до мраморной стены. Нажав где то на камень, Маттеи указал на открывшийся вход, и мы один за другим очутились в самом храме. Нашим глазам представилось громадное изображение божества с человеческими чертами, из камня, подобно многим, которые встречаются в развалинах нашей страны, только лицо было у него из тончайшего алебастра и светилось от поставленного сзади светильника. Перед этим идолом стоял черный жертвенник. Сняв лежавшее на нем покрывало, Маттеи показал под ним нечто, похожее на человеческое сердце из красного камня с золотыми жилками. Посреди виднелось небольшое отверстие. – По преданию, когда обе половины сердца будут опущены в это отверстие и соединятся, то сердце футляр откроется и обнаружит то, что хранится внутри уже тысячу лет. |
